Виза в позавчера

Через некоторое время те, кто выносили Косого, вернулись и опять сели впереди Нефедова с Люськой. Один из них протянул назад пятерню и пожал руку Нефедову.

Услышав крики, прибежала в зал билетерша Фаина Семеновна. Киножурнал остановили, в зале зажгли свет.

- Что здесь происходит, граждане? Почему шум?

За билетершей следом в зал протопали трое в матросских бушлатах с автоматами - военный патруль. Только теперь Люська увидела, что в зале, впереди них и кругом, сидят раненые из госпиталя, одетые кто во что горазд, как могут одеваться только раненые: кто в шинели, кто в ватнике, кто в одной пижаме. Это в такой мороз-то!

Патрульные прошагали по одному проходу и вернулись к фойе по другому. Убедившись, что все в зале в порядке, они ушли следом за билетершей.

Свет в зале снова погасили, и вместо журнала стали крутить дальше "Сердца четырех". Первый раз в жизни Люська не смотрела на экран и ничего, кроме Нефедова, не видела. Вспомнила только про костыль, который упал в проход, нагнулась и подняла. Отдала своему стойкому оловянному солдатику костыль, и как-то так получилось, что она сама взяла его под руку.

Нефедов к ней наклонился, прижал ее руку к пушистой своей щеке и молчал, но руку не отпускал, держал на своей щеке весь фильм. В конце Люська сказала:

- Нефедов! У меня рука затекла.

Фильм кончился, в зале загремела веселая песенка. Зрители поднялись со своих мест и двигались по проходам в сторону дверей с надписью "Выход". Вдруг движение застопорилось, в тамбуре перед выходом образовалась толпа, послышались крики, потом стало тихо. Толпа не двигалась, но стояла полукругом, не решаясь идти дальше, на выход.

- Да что там такое? Дайте пройти...

- Двигайтесь, граждане, не задерживайте остальных!

- Куды двигаться-то? Там покойник...

- Где покойник?

- Да вот, прямо тут, у выхода...

- Так милицию надо вызывать. Где милиция?

Люська с Нефедовым протолкались вперед и раздвинули чьи-то плечи: на полу, возле стены, лежал скорчившись человек. Руки его были связаны сзади, а на голову надет клеенчатый мешок, перетянутый на шее веревкой. Лежавший не двигался и, видно, уже давно задохнулся. Люська сразу сообразила, в чем дело, не ахнула, не пикнула, только прижалась грудью к руке Нефедова. Он поглядел на труп спокойно, даже равнодушно и сказал:

- Пойдем отсюда, Люся. Ничего тут для нас интересного нет.

- Слушай, Нефедов!- прошептала Люська ему в самое ухо.- Зайдем к нам? Познакомлю с мамой...

Зрители стали потихоньку продвигаться к выходу, боязливо обходя стороной тело, лежащее у стены. Только раненые из госпиталя подталкивали друг друга, выбираясь из зала, и, дымя цигарками, балагурили, будто ничего не произошло.

Через полгода, когда солдат Нефедов стал студентом пединститута, они с Люськой пошли в очередной раз в кино "Аврора", и Люська ему вдруг прошептала:

- Слушай, Нефедов! Я хочу, чтобы ты на мне женился...

Люська Немец действительно стала Люськой Нефедовой, но произошло это после войны и не сразу. Потом Нефедовы превратили мать в бабушку, подарив ей двух внучек, таких же белобрысых, как их одноногий отец. Но это совсем другая, сторонняя история, а в этой пора поставить точку.

ЗЕМНОЙ ШАР НА НИТКЕ

Олег Немец не любит безделушек. С годами накапливается их в квартире множество - сувениров, статуэток, висюлек разных. Однажды, когда в Америку отбывали, все это пришлось оставить, и, Олег думал, навсегда. Но вот теперь в его двухэтажном доме, где число комнат определить трудно из-за недостаточного количества перегородок, безделушки опять появились, и количество их растет еще быстрей, чем раньше.

Жене они нравятся, ее руки расставляют везде слоников, собачек и кошек, буддийских божков, мексиканских дракончиков и гавайских человечков из лавы, не говоря уже о русских поделках: матрешках, глиняных зверьках и свистульках, тульских самоварчиках, валдайских колокольчиках, вологодских деревянных игрушках.

Куда бы они с Олегом ни ехали, что-то привозится - благо в любой стране такого товара более чем достаточно. С новыми экспонатами Нинель переставляет весь антураж наново. Стоят и лежат эти сувениры в доме у Немцев на полках, на столах, на подоконниках, за стеклами в серванте, на тумбочках в спальне, в ванных и туалетах,- везде мозолят глаза, хоть выбрасывай потихоньку от жены. Олег даже ссорился с ней из-за этого. У современного человека, убеждал он, достаточно воображения, чтобы украшения домысливать. Когда заходит разговор на эту тему, он готов всех уверять, что самая уютная комната та, в которой только что побелили потолок и стены, а мебель вносить не собираются. Мало мебели - много воздуха, есть можно стоя, спать на полу.

Говорит так Олег не ради оригинальничания и не потому, что он аскет. Он действительно не любит лишних вещей. При этом есть одно исключение, которое делает его уязвимым в споре с женой, поэтому она не обижается. Она молча указывает на сервант.