Виза в пучину

Через неделю фюрер опять пригласил Барову на чай. Актриса, по ее словам, забилась в истерике, категорически отказываясь от приглашения. От этого человека веяло смертью, хотя внешне он казался само благородство. Лида всеми фибрами своего тела ощущала невидимые нити темной энергии, которые опутывали ее во время, казалось бы, пустякового светского разговора. Особенно пугали глаза фюрера, которые даже в улыбчивом состоянии насквозь пронизывали собеседника…

— Как вспомню, и сейчас дрожь пробирает, — зябко повела плечами Барова, — я истошно рыдала, ни за что не хотела ехать в имперскую канцелярию. Уговаривали все, начиная от костюмера и кончая министром культуры, который тут же примчался и пригрозил уволить всех актеров. Этот аргумент оказался решающим…

Когда я зашла в кабинет, фюрер внимательно посмотрел на меня и поинтересовался, почему я плакала. Надо отдать ему должное, он догадался об истинной причине моих слез и, грустно вздохнув, обещал больше не приглашать меня на чай. Потом из сейфа достал колечко с изумрудом и протянул мне: «Это вам, — проговорил он сдавленным голосом, — на память о нашей встрече. Кольцо я купил для Ангелики, но не успел подарить. Вы — как она. Я отдаю вам кольцо и расстаюсь со славянской любовью». Больше наедине с Гитлером я не встречалась.

Как-то на банкете, куда Барова пришла со своим приятелем — известным немецким актером Густавом Фрелихом, она вновь увидела фюрера. Он приветливо улыбнулся и что-то шепнул адъютанту. Тот подошел к ее партнеру, взял за рукав и подвел к Гитлеру. «Я знаю, что вы издеваетесь над ней, — жестко проговорил фюрер. — Не смейте больше мучить эту женщину!»

Густав Фрелих часто закатывал ревнивые скандалы Баровой, и, как выяснилось, фюреру было известно об этом.

Я слушал рассказ женщины и думал о том, что она оказалась заложницей судьбы. Если Гитлер проявил по отношению к ней, надо полагать, не очень свойственный ему такт, то другое влиятельное лицо рейха — министр пропаганды Йозеф Геббельс — к молоденьким актрисам относился по-другому.

— На банкете, посвященном закрытию Олимпийских игр в Германии, — вспоминает Барова, — Геббельс не сводил с меня глаз. Это был пронзительный взгляд ловеласа, который знаком женщинам. Вскоре пригласил меня танцевать и, захлебываясь, рассыпал комплименты. Оказалось, мы живем с ним на одной улице, и он бесцеремонно попросил показать планировку моего особняка. Я согласилась…

— Простите, госпожа Лундвалл, — удивленно спросил я. — Геббельс отнюдь не был красавцем — маленький, худой и к тому же хромой… Трудно представить рядом с вами такого невзрачного мужчину?

Она выдержала паузу, как бы размышляя над вопросом, усмехнулась и поразила меня женской логикой:

— В нем чувствовался настоящий самец… Женщины меня поймут. К тому же я была молода — всего двадцать два года. И не знала, как вести себя с мужчиной, упоенным властью. Но понимала, что просто друзьями мы не останемся… Все случилось после премьеры фильма «Предатель». Он увез меня на какую-то квартиру… Взбешенный Фрелих, узнав об этом, бросился с кулаками на самого министра пропаганды и прилично разукрасил его физиономию. Мне тоже досталось… Словом, с Фрелихом я рассталась, и начался мой роман с идеологом рейха. Представьте себе, я влюбилась в этого, как вы выразились, невзрачного хромого. Да, он был уродлив, но в нем бурлила такая энергия, и он умел заряжать людей своей речью. Однажды я посетила зал, где Геббельс выступал. Он говорил о врагах Германии с такой убедительной силой, что даже мне захотелось взять в руки оружие и убивать врагов рейха.

Она поспешно взглянула на часы и позвала прислугу:

— Эмми, пора принять укол… Извините, господа, придется прервать нашу беседу. После лечебного сеанса мне надо часа полтора-два отдохнуть.

— Да, конечно, — засуетился я. — Мы можем прогуляться по Зальцбургу.

— Вот и договорились, — улыбнулась фрау Лундвалл. — Жду вас через два часа, и мы продолжим беседу. Извините.

Так мы оказались в тени узкой улочки с обилием разноцветных витрин. Какое-то время медленно брели по брусчатке средневекового города, который прекрасно знал секреты международного туризма и издавна славился обилием горных цепей и шпионов самых разных национальностей.

— Перекусим? — предложил я пану Вацлаву, кивнув на ближайшую витрину кафе.

— Я как раз мечтаю о холодном пиве, — с энтузиазмом проговорил он, смахивая с лица обильные ручейки пота.

В зале, искусно украшенном видами Зальцбурга, было прохладно и уютно. Тихо разливалась тирольская мелодия, а немногочисленная публика общалась негромко, как бы сохраняя незыблемый здешний покой.

Мой попутчик подозвал официантку и, не заглядывая в меню, заказал свинину с капустой и объемистую кружку местного пива. Я выбрал лосося в тесте.

Звонок моего мобильного телефона, как фальшивая нота, вторгся в тирольские переливы. Чтобы не нарушать покой, я вышел на улицу.

— Для тебя есть кое-что интересное, — раздался голос Эльзы — Человек, из-за которого я оказалась в горном отеле, встречает какого-то типа из России сегодня в девятнадцать ноль-ноль в аэропорту Инсбрука.