Для того, чтобы уверенно обосновать такое понимание послания, следует, конечно, тщательно изучить славянские церковные книги, употреблявшиеся на Руси с X века. Но некоторые факты известны: в нескольких русских рукописных служебниках (евхологионах) XII и XIII веков содержится только поминание «благоверного князя».
[742] В XIV веке тоже не поминали императоров; это видно, например, из чина освящения воды 1 августа. [743] Сам Киприан в послании к преп. Сергию и Феодору (июнь!378 года) говорил, что за божественной литургией первым он поминает Дмитрия Московского, а не императора. [744] Однако в личном Киприановом списке Служебника, сделанном для него в 1397 году, находим упоминание «нашего благочестивейшего и благовернейшего императора». [745] Более того, в грамоте к псковскому клиру, написанной в одно время со Служебником, Киприан специально упоминает — наряду с другими литургическими новшествами, которые он вводил на Руси в соответствии с обычаями Константинополя, — предписание «поминать православных императоров наряду с великими князьями… как мы то делаем здесь, в митрополии». [746] Эти факты показывают, что когда Киприан вводил поминание императоров в диптихах, то вводил новшество, не пользовавшееся общим признанием. Они же свидетельствуют, что Киприан, пользуясь поддержкой патриарха, в силах был превозмочь неодобрение великого князя и что в Москве его решение поминать императора твердо исполнялось, по крайней мере, в течение некоторого времени. [747]Легко понять, почему для Киприана после 1390 года столь важно было напоминание о высшей и вселенской власти византийского императора: она наделяла его самого неким символическим нелицеприятием в отношении Василия, Витовта и Ягайло. Его важнейшей целью было сохранить непосредственный личный контроль над всей митрополией. Во время первого посещения Литвы (1375–1378 гг.) он мог поминать первым имя великого князя Дмитрия Ивановича, потому что Ольгерд еще был язычником. Но после 1386 года невозможно стало поминать московского князя прежде короля Ягайло, не нанеся тем самым последнему оскорбления. И нельзя же было поминать Ягайло — католика — как «благочестивейшего» и «благовернейшего» самодержца. С другой стороны, планы соединения церквей, которые вынашивал Киприан, могли быть скомпрометированы нарочитым и, следовательно, злонамеренным опущением имени Ягайло. Поэтому не последовательнее ли было установить менее спорное поминание православного константинопольского императора, — номинальное вселенское первенство которого признавали и латиняне, как отмечал патриарх Антоний, — и таким образом продемонстрировать независимость митрополита от «местных» князей и его надежду на грядущий триумф православия на вселенском соборе, который созовут в России или Литве под председательством императора «Нового Рима»? Религиозно–политическая идеология, которую Киприан старался выразить, установив поминание императоров в России, наглядно воспроизведена в необычном иконографическом памятнике: «большом саккосе» митрополита Фотия, преемника Киприана (1408–1431 гг.). В центре этого замечательного произведения русско–византийской вышивки изображено Сошествие Христа во ад, и по одну сторону от него, в полный рост, император Иоанн VIII Палеолог (1425–1448 гг.) и его первая жена Анна, дочь Василия Дмитриевича, а по другую — великий князь Василий Дмитриевич (1389–1425) и его жена Софья, дочь Витовта.
[748] Композиция ставит ударение на узы родства, связывающие Палеологов с княжескими династиями Москвы и Литвы и возникшие благодаря браку Иоанна VIII и Анны (1414 г.), при этом подчеркивается верховное и вселенское значение Византийской империи. Более того, значение этого главенства для местных русских интересов подчеркнуто совершенно неожиданным изображением трех святых, помещенным между фигурами Василия и его дочери Анны. Это трое святых «виленских мучеников»: Антоний, Иоанн и Евстафий, казненные Ольгердом в 1347 году и канонизированные патриархом Филофеем в 1374–ом. [749] Иконография саккоса выражает вполне определенную идею: верность «византийскому содружеству» есть условие сохранности и развития православного христианства во всей Руси, как в Московии, так и в литовских землях. Именно в этом заключался смысл программы, которую проводил митрополит Киприан, особенно в 1396–1397 гг. в Литве, она же по наследству перешла к преемнику Киприана Фотию.Меньше мы знаем о втором посещении Киприаном западных областей митрополии в 1404–1406т. Впрочем, известно, что Витовт встретил его в Вильне
[750] с большими почестями и что в течение двух недель он присутствовал при особой встрече Ягайло и Витовта в Ми–лолюбе. [751] По настоянию Витовта, Киприан вынужден был сместить епископа Туровского Антония, обвиненного в протатарской (и, возможно, антилатинской) политике; однако виноватым Киприан его, очевидно, не считал и дал ему убежище в Москве. [752]