Византия и Московская Русь

В Московской Руси «универсалистское» сознание хранило и выражало монашество, утвердившееся здесь еще в XIV веке, когда византийская идеология и духовные влияния шли мощным потоком. Это отразилось в литературе. Д. С. Лихачев, объясняя назначение вычурного и цветистого стиля «плетения словес», отмечал, что этот стиль являет собой стремление открыть «универсальное, абсолютное и вечное» в «частных, конкретных и временных» событиях; этот стиль употреблялся в подражание греческим образцам, поскольку — согласно своеобразной генеалогии священных языков, составленной болгарским «философом» Константином Костенецким, — славянский язык есть сын еврейского (отца) и греческого (матери). [795] Именно потому, что Россия была «народом», а не «третьим Римом», русская церковь (часто вопреки жестокой политике ассимиляции, проводившейся московским правительством) считала правильным распространять православие среди других народов: миссионерская деятельность св. Стефана Пермского заключалась в подражании св. Кириллу и Мефодию и в переводе Писания и богослужения на язык пермяков. Его примеру последовали многие русские монахи и иерархи.

То же универсалистское сознание нашло защитников среди исихастов — «нестяжателей» XVI века, которые проповедовали идеал монашеской бедности (отстаиваемый митрополитом Киприаном) и одновременно, поддерживаемые Максимом Греком, осуждали административную независимость русской церкви от Константинополя и считали ее узурпацией. Позже, в XVII веке, в старообрядческом расколе с наибольшей силой отразились провинциалистские и националистические тенденции русского православия: «староверы» протестовали против введения патриархом Никоном обычаев «развращенных» греков.

К традиции византийского христианского универсализма в несколько иной форме прибегали и те, кто был недоволен зависимостью русской церкви от светской власти. В среде, близкой к архиепископу Геннадию Новгородскому (1484–1504 гг.), который не был ни исихастом, ни нестяжателем, зато был знаком с западной моделью церковно–государственных отношений, появляется крайне интересная и очень популярная «Повесть о белом клобуке» — своеобразный русский вариант такого исключительного документа, как «Donům Constantini», сыгравшего необычайно важную роль в выработке основополагающих понятий западного и восточного средневековья. [796]

Согласно «Повести», римский папа Сильвестр после обращения в христианство императора Константина получил от него в дар белый клобук. При императоре «Каруле» (т. е. Карле Великом, начавшем на западе религиозную полемику против Византии) и папе Формосе (891–896 гг.; его часто называют родоначальником схизмы), в Риме стали пренебрегать чудодейственной силой клобука. Последний православный папа послал клобук в Константинополь императору Иоанну Кантакузину и патриарху Филофею, который, предвидя грядущее падение Нового Рима, послал клобук новгородскому архиепископу Василию Калике (1330–1352 гг.). Заключение повести составляет изложение идеи «Москвы — третьего Рима»: все царства соединятся в русском царстве, где обоснуется патриархат.