Византия сражается

Чувствуя, что мне дают даже больше свободы, чем прежде, и надеясь, что мать не встревожат новости о бомбардировке (хотя я знал, что она будет волноваться), я вернулся в свою комнату. Поддержав силы небольшой порцией кокаина, отправился к Кате, чтобы узнать, не пойдет ли она со мной к Эзо. Когда я добрался до ее обиталища над скобяной лавкой, мать Кати, тоже шлюха, занимавшая заднюю комнату на первом этаже, сказала, что моя подруга занята. С обычной предупредительностью я оставил записку и в одиночестве отправился в кабак. Я ожидал встретить там Шуру, но он был занят какими-то делами, и я увлекся беседой с парой танцоров из одного кабаре. Они только что вернулись с гастролей по провинции и сильно ругали Николаев, который описывали как «город с одним трамваем».

Вскоре появился Шура. Он поприветствовал меня, стукнув по спине и хитро подмигнув:

– Слышал, ты едешь в Питер.

Я сказал, что это еще не решено окончательно. Шура заказал стакан чая и сделал большой глоток. Потом он кивнул.

– Когда ты окажешься там, заведи дружбу с этими юными университетскими дамочками с хорошими связями, дочками богачей. Я говорил вчера с одной. Она проводит каникулы в особняке у Фонтана; я ей понравился. Ее отец, владелец фабрики в Херсоне, посоветовал мне убраться, когда заметил, как мы переглядываемся. Но он как раз тот, кто нам нужен, – промышленник, заинтересованный в твоих патентах. – Шура снова подмигнул.

– Не предлагаешь ли ты мне сделать ставку? – спросил я.

Шура рассмеялся:

– Разве все это не жульничество, Максик, дорогой? А если война продлится вечно? И мир не изменится до конца наших дней? Нам нужно подумать о себе.

Я разделял общее мнение, что Германия и Австро-Венгрия откусили гораздо больше, чем могли проглотить. Да и вся Габсбургская династия давно прогнила насквозь.

– А ты не думаешь, что это касается и Романовых?

В Одессе я услышал о скандалах в царском семействе гораздо больше, чем за всю свою жизнь. Мне пришлось согласиться, что дела шли плохо. Поговаривали, что царица и большая часть придворных были наркоманами. Все царские министры и командующие армиями брали взятки. В Одессе легко верилось в такое. Я не стал обсуждать скользкую тему, прежде всего из уважения к наставлениям матери, и просто сказал:

– Россия достаточно сильна, чтобы справиться со всеми врагами.

К нам присоединились несколько наших приятелей, только что появившихся в кабаке.

– О, конечно, где же еще есть столько пушечного мяса!

Когда парни и девушка уселись рядом с нами, Шура посмотрел в сторону стойки. Там молодая женщина под аккомпанемент аккордеона пела какую-то безумную песню. Она выглядела худой и нервной, в то время как ее друг-музыкант был огромным и грязным, как будто явился прямиком из какого-то убогого штетла; я читал о подобных местах, но, слава богу, никогда там не бывал.

– Но, как говорили викинги, свободные люди лучше сражаются.

Я сказал ему, что такой вещи, как свобода, не существует; на мой взгляд, это просто фантазия революционеров о рае. Он удивился. Никита Грек (от грека у него было только прозвище) сдвинул свою рабочую кепку на затылок и склонился над столом, изобразив одну из своих странных, угрожающих ухмылок.

– Свободен только человек без души, – сказал он. – Можно прожить жизнь свободным, но лишь отказавшись от бессмертия. Я так думаю.

Никита учился в семинарии до того, как сбежал из Херсона. Он добавил:

– Нельзя сохранить и Бога, и свободу.

Он повторил мою мысль. Я торжествующе обернулся к Шуре, но он утратил интерес к беседе и отвлекся. Кузен беззаботно грыз семечки и, не отрываясь, смотрел на истощенную певицу. За спиной у него Никита вытаращил глаза и сделал неприличный жест, как будто подчеркивая особый интерес Шуры к девушке. Я усмехнулся. Не раз мне приходилось вспоминать ту усмешку с горечью, но в тот момент я произнес:

– Все, что сделали турки, должно еще раз напомнить нам о реальной опасности. Теперь мы будем сражаться как следует. Никто не сможет уничтожить Россию.

Лева, художник, принес всем выпивку и поставил на стол. Он отбросил назад темные волосы, которые лезли ему в глаза.

– То же говорили о Карфагене. Люди, вероятно, отвечали так: «Карфаген нерушим. Это одна из древнейших цивилизаций в мире». И взгляните, что случилось. Римляне все уничтожили за одну ночь. А почему? Из-за недостатка воображения. Они просто не задумывались о своей судьбе. Сделай они это, сегодня были бы здесь.

– Они и так здесь, – сказал Боря Бухгалтер, протирая круглые очки. – Почему, думаешь, в Одессе так много семитов? Это новый Карфаген.

– Скорее, новая Гоморра, – сказал Шура, оборачиваясь и допивая стакан чая. – Давайте возьмем водки.

Он казался мрачным и не смотрел на меня. Я подумал, что он расстроился из-за нашего скорого расставания.

– Ерунда, – сказал Никита, презрительно усмехнувшись. – Русские и евреи слишком наивны. В глубине души они все еще рабы. Мы ведем себя как дети, мы по-детски жестоки друг к другу, потому что и есть дети. А к нашим детям мы относимся…