Византийская ночь

Евнух кивнул. Он знал желания Софии, знал он и как она опасна. «Какое счастье, что Тиверий все понимает и так сдержан», - сказал евнуху голос благоразумия. Мягкие подушечки пальцев ангела заботливо пробежали по руке владыки. Кожа оказалась холодной.

- Божественный, ты мерзнешь?

Тиверий натянул на себя покрывало.

- Нет, это только опасенья…

- Так что тебя встревожило, мой друг?

- Мой сон… Она явилась в нем сюда нагая, на мое ложе. Она меня желала и мне шептала множество угроз… Она клялась, что я не буду… Ты ведь понимаешь? Ты понимаешь - августом?

- Успокойся, государь. Известно, она бы предпочла сама всем управлять в империи. Разве ей нужен соправитель, когда при тяжело больном Юстине, она и есть Юстин? Страсть ее к тебе иного рода. Забудь об этом. Сенаторы тебя поддерживают, гвардия и двор… В народе ты любим, хоть это и немного значит. Кругом полно забот, от варваров до персов и просроченных налогов. Кто как не ты все приведет в порядок? Пусть бесится София, пусть требует, а ты не соглашайся, - совсем тихо прошептал евнух. Посмотрел на приоткрытую дверь, откуда сквозь щель падал свет.

- Да, так и есть. Благодарю. Ты прав, мой друг, - голосом полным признательности произнес Тиверий.

Аркадий улыбнулся. Ему пришла на память недавняя стычка цезаря с императрицей. Тиверий повелел остановить в Константинополе постройку маяка, начатую августом Юстином до болезни. София потребовала продолжать. Цезарь решительно отказал. Ценой огромных трат было заложено лишь основание. По ночам горожане оставляли на нем надписи оскорбляющие божественного владыку. Одна из них гласила: «Юстин, построй повыше и посмотри, до чего ты довел государство». Евнух хорошо помнил, что надписи замазывали, а на другой день они появлялись вновь. Горожане ненавидели августа, но Тиверий был популярен.

- Бог щедро наградил твою супругу терпением и скромностью. Она перенесет обиды. Поплачет и перенесет. Будь спокоен, до времени. Ты ведь не намерен разводиться с Анастасией?

- Нет, конечно!

Пухлыми пальцами ангел вновь нежно погладил руку цезаря. Тело его согрелось, как прежде стало источать силу и красоту. Даже пахло оно притягательно.

- Подумай об ином, владыка.

- Что авары? - твердо спросил Тиверий. Игриво-злое лицо Софии со множеством тщательно скрытых морщин перестало стоять перед ним. Коварные алые губы прекратили улыбаться. Подведенные глаза больше не раздирали его неприятным вожделением. Все исчезло. Обидные речи сна растворились. Ткань и кожа впитали холодный пот. Он овладел собой. Вновь закипела в нем прежняя сила.

- Что может золото, ты говорил «пустая мишура»!? Каган уже почти в походе. Весной он двинется, - певуче прошептал евнух.

- Они придут! Блаженные святые, какая радость для меня, - расхохотался цезарь, поднимая к потолку щепоти пальцев. Желтый свет озарил его счастливое лицо.

- Отдыхай, божественный. Отдыхай. Пусть твой сон будет крепок и безмятежен. Святая дева не оставит государство в заступничестве. Скоро мы избавимся от скифов. Переждем зиму, а дальше пусть варвары грызут горло друг другу. Разве можно желать лучшего?

15

Валент вел жеребца под уздцы. Позади, также спешившись, шли молодые воины-склавины. Копыта коней тихо постукивали по устилавшей склон каменной крошке. Кругом замерли серые горы. Смешивались желтые и зеленые краски в кронах деревьев. Дождь бежал мелкими каплями. Рядом с римлянином вел черного коня Будимир, давний приближенный Всегорда.

- Проклятый холод, что в мире Чернобога. Вечный холод! Еще немного и вода превратится в снег, - рычал он. Кутался в плащ на меху. Влага стекала по его светлым усам. Шапка намокла. Лисий ворс на ней слипся и потемнел.

Валент откашлялся. От сырого воздуха запершило в горле. В карпатских горах зима уже давала почувствовать свое приближение. По ночам льдом покрывались лужи. Иней выступал на траве. Солнечные дни делались реже.

- И что их заставило поселиться так высоко?

- Не только людям, комарам трудно взять такую высоту, - хрипло пошутил римлянин.

Будимир дунул в усы.

Наконец показалась крепость. Трудный подъем вел к ее воротам. Шесть деревянных башен соединенных дубовым частоколом возвышались над узким изгибающимся как серпантин горным проходом. Будучи заваленным деревьями и камнями, он обрекал нежеланного гостя впустую терять людей под дождем неприятельских снарядов.

Валент встряхнул усеянную каплями шапку, отороченную мехом. Снова надел. Откашлялся. Ладонью сбросил воду с бороды. Согревал только тяжелый меховой плащ. Замшевые сапоги намокли за часы подъема. Ноги устали и стерлись.

- Что, брат, и тебе сыро? - спросил его Будимир. Посмотрел утомленно серыми глазами сквозь опухшие веки.

Тонкие губы римлянина улыбнулись на суровом лице.

- Отогреться бы нам, брат. Поесть горячего и отогреться.