Византийская принцесса

— А, матушка, это вы! — как ни в чем не бывало произнесла Кармезина. — Я пришла навестить его милость. Говорили, будто он совсем плох. — В пальцах принцессы появился влажный лоскут, и она показала его матери: — Я хотела обтереть пот со лба севастократора, но случайно уронила этот лоскут.

— Испарина часто выступает на коже вследствие жара и лихорадки, — сказала императрица, усаживаясь рядом с Тирантом. — Я хорошо знаю, о чем говорю, и прекрасно разбираюсь в разного рода лихорадках, в том числе и гнилых. Вы, севастократор, этого наверняка не знаете, но рождение детей у женщины всегда сопровождается своего рода болезнью. Ведь женщины были прокляты Господом!

— Не говорите так, — отозвался Тирант, глядя в потолок. — Ведь хорошо известно, что женщина создана из чистой материи — из кости, в то время как мужчина слеплен из глины. И поэтому если мужчина и женщина оба вымоют руки, а потом вновь опустят руки в чистую воду, то после женщины вода останется незамутненной, а после мужчины она замутится, потому что все мужчины суть глина и прах.

— Как красиво вы рассуждаете! — воскликнула императрица. — Но все-таки женщины обречены на болезнь, вот почему они так хорошо умеют ходить за больными. Когда я рожала моего сына, ныне покойного, — тут она всхлипнула, однако быстро взяла себя в руки, — роды были очень тяжелыми. Я страдала двое суток, и один Бог знает, чего я натерпелась! Я кричала, пока хватало сил, а потом выбилась из сил и замолчала. А ведь крик облегчает боль, и об этом написан целый трактат… Лихорадка была у меня после этого еще почти месяц, и все опасались за мою жизнь…

— Должно быть, моя госпожа, вы очень страдали, — сказал Тирант.

— Не описать словами как! — подхватила императрица. — Но это ничто по сравнению с тем, как мучился государь, когда у него появился нарыв за левым ухом. Этот нарыв был огромным, как кулак, и внутри него имелось такое количество гноя, что при вскрытии пришлось несколько раз переменять тазы — все они наполнились гноем.

— Да, — сказал Тирант.

Императрица продолжала:

— С другой стороны, внешние воспаления не так опасны, как внутренние, потому что нарыв всегда можно вскрыть ножом. И хоть это и болезненно, но быстро проходит. Когда же начинают гнить какие-нибудь органы в животе или в груди у человека, то помочь ему невозможно, и лихорадка сжигает его день и ночь, и он плюется кровью и слизью, и ему больно мочиться, как будто все внутри у него набито колотым стеклом, а глаза у него краснеют, и он слепнет и в конце концов отходит в мир иной, изнемогая от скорби, в вони и нечистотах, всеми оставленный.

— Да, это ужасно, — сказал Тирант.

— С другой стороны, на войне можно получить рану, которая хоть и имеет вид внешнего повреждения, но перекидывается постепенно и на внутренние органы, — говорила императрица.

Тирант незаметно погрузился в сон и не слышал, как Кармезина вышла из комнаты. А государыня все говорила и говорила, и видит Бог, давно уже Тирант не спал так сладко, как под звуки ее убаюкивающего голоса.

И во сне к нему медленно приходило исцеление.

* * *

Едва к Тиранту вернулась способность вставать с постели, стоять на собственных ногах без дополнительной опоры и даже ходить, он тотчас воспользовался этим преимуществом и вошел в спальню к принцессе.

Кармезина в это время была занята с гребнями и украшениями для прически. Тирант вошел в тот момент, когда она собрала волосы в пучок и подняла их, открыв затылок и тонкую шею. При виде этого сокровища Тирант тихо вскрикнул, а принцесса выпустила из горсти волосы и обернулась к нему.

— Что это вы себе позволяете, севастократор? — воскликнула принцесса. — По какому праву вы сюда вошли?

Тирант смотрел на нее улыбаясь и молчал. А она положила на стол свой хорошенький гребешок из черепашьего панциря и, приблизившись к Тиранту, строго сказала:

— Если вас здесь застанут, то могут заподозрить в низких намерениях. Это-то вы понимаете?

Не отвечая, он поднял ее на руки и закружил по комнате, приостанавливаясь лишь для того, чтобы наклониться над ней и поцеловать ее веки, рот или соски. Кармезина обхватила его за шею и прижалась к нему, радуясь тому, какая крепкая у него грудь и какие сильные плечи.

— Вы несносный человек, — объявила Кармезина. — Врываетесь в спальню к принцессе и хватаете ее, как вам вздумается, а после таскаетесь с нею, как медведь с добычей.

Она сказала это потому, что Тирант тихонько смеялся, не разжимая губ, и это напомнило ей медвежье рычание.

Тут он остановился и посмотрел на нее с такой любовью, что у нее остановилось сердце.

— Вы и вправду так меня любите? — вырвалось у нее.

Он молча улыбнулся и провел кончиком носа по ее переносице, а когда она зажмурилась, снова поцеловал ее.

— Императрица!

Тирант с принцессой на руках быстро повернулся на голос. В спальню вбежала одна из приближенных девиц Кармезины — очевидно, сочувствуя любви своей госпожи, она стерегла комнату снаружи, следя за тем, чтобы туда никто не вошел и не помешал влюбленным.

Теперь эта девушка выглядела испуганной.

— Ее величество идет сюда, чтобы прочесть молитвы.