Византийская принцесса

— Да, так она выразилась. Ибо, по ее словам, вы лучший партнер для танцев, а она желала бы разучить несколько французских. Потому что в Греческой империи не все они известны и еще не успели войти в моду.

— Но откуда она вывела, что я лучший партнер и к тому же знаток французских танцев?

— Возможно, все дело в покрое ваших штанов, — предположил Диафеб. — Покрой штанов и фигуры танцев всегда взаимосвязаны, в то время как конфигурация юбок не оказывает на танцы решительно никакого влияния. И проистекает это из двух причин: во-первых, юбки не сковывают движений, как это свойственно некоторым фасонам штанов, а во-вторых, женщины по самой природе своей не способны изобретать нечто новое, поскольку их удел — доводить до совершенства изобретенное мужчинами. И это мы видим также на примере беременности и рождения ребенка.

— Да, но после того, как женщина родит несовершенного ребенка, лишь мужчина способен довести до совершенства эту заготовку человека и превратить мальчика в воина, — подхватил Тирант.

— Здесь моя философия дала трещину, — согласился Диафеб. — Однако если рассуждать без философии, то остается голый экстракт, и он заключается в том, что принцесса желает вас видеть и танцевать с вами после обеда.

— Обед сейчас весьма кстати, — сказал Тирант. — В порту я надышался морским воздухом, а он пробуждает во мне дьявольский аппетит.

— Чего только не делает с вами море! — вздохнул Диафеб. — То у вас несварение, то зверский аппетит. Кстати, если уж об этом зашла речь — я не советую вам за обедом употреблять лук или чеснок, а также не советую вообще есть много, чтобы ненароком не рыгнуть в присутствии принцессы.

— Да, это дельный совет, — поблагодарил Тирант.

Беседуя так, они отправились в обеденный зал и там отдали дань трапезе, после чего поднялись в личные покои принцессы, где в присутствии императора начали разучивать французские танцы, весьма возбуждающие, ибо во время этих танцев рыцарь прикасался кончиками пальцев к кончикам пальцев дамы и даже дотрагивался до ее талии.

Они танцевали в полном молчании, и император начал зевать, и зевал все шире и чаще, и в конце концов объявил, что очень утомлен и отправляется отдыхать. Едва только он ушел, как всякие танцы прекратились. Принцесса велела музыкантам уходить, и те исчезли.

А Кармезина взяла Тиранта за руку и увлекла к окну, подальше от своих дам и проницательного Диафеба. Там она усадила севастократора на красивую каменную скамью и уселась рядом сама. И они долгое время сидели так, словно позируя художнику для портрета, пока наконец Кармезина не заговорила:

— Вы задумчивы.

— Простите, если это вас огорчает, — тотчас ответил он.

— Да, меня огорчает ваша грусть! — сказала Кармезина. — Потому что это весьма недружественно с вашей стороны — не рассказывать мне о том, что у вас на сердце.

— Разве мы друзья? — спросил Тирант, замирая.

— Да! — объявила Кармезина. — Мы друзья с вами, и притом очень близкие, как и положено севастократору и принцессе. Все прочее было бы противно законам божеским и природным, и это одна из причин, по которой севастократором не может быть герцог Македонский. Ибо я ненавижу герцога Македонского, а вас люблю. И вы должны любить меня. Скажите, вы любите меня?

— Разумеется, — отозвался Тирант. — Я люблю вас, как ни один севастократор до меня не любил принцессу.

— В таком случае вы должны открыть мне свое сердце, и если у вас там горе — я возьму себе половину, а если тайная радость — я не дерзну прикоснуться к ней, чтобы вы могли сполна насладиться ею.

— Горе — ненавистная вещь, — молвил Тирант, — и потому позвольте мне оставить его при себе. Я буду проклят, если разрешу вам обременить себя моим горем!

— Хороший же вы друг, — прошептала принцесса вне себя от гнева, — если так себя ведете! Положим, я бы ходила с кислым лицом, и углы рта у меня были бы опущены книзу, а в глазах постоянно прыгали слезы, — неужели вы не спросили бы, отчего я так грустна?

— Спросил бы.

— Ну а я бы вам наговорила чего угодно, но так и не ответила на ваш вопрос — что бы вы тогда подумали обо мне и моей дружбе?

— Подумал бы, что вы оберегаете меня от худшего.

— В этом все мужчины! — воскликнула Кармезина и, надув губы, отвернулась.

— Ничего не поделаешь, моя госпожа! Мужчины так устроены, что дружат ради побед и успехов, и если делятся друг с другом, то лишь радостями и достижениями. И если какой-либо мужчина удостаивает своей дружбой женщину, то и ведет он себя с нею как с другим мужчиной, и рассказывает лишь о своих победах и успехах. И оттого многие женщины считают, будто мужчины постоянно хвастаются. Женщины же, напротив, если и дружат между собою, то лишь ради того, чтобы сообща преодолевать невзгоды и беды, и если какая-либо женщина удостаивает своей дружбой мужчину, то и ведет себя с ним как с другой женщиной, и рассказывает ему о своих горестях и трудностях, и оттого многие мужчины считают, будто женщины непрерывно жалуются.