Византийская тьма

— Оригинально! — промычал Ватац, перебравший дарственного хиосского. — А если он несколько писем передает, он не перепутает, кому во здравие, кому за упокой, ха-ха-ха! Так что же он там, твой киприот, вещает?

— А они решили окончательно избавляться от Комнинов. У них и свои Ангелы есть, что им Комнины?

— Ты, братец, что — сдурел? — загрохотал Ватац. — Или твой этот паломник действительно спятил и перепутал божий дар с яичницей? Ты что, забыл, что я Комнин?

Окружающие подъезжали поближе, заинтересованные ссорой начальства. Все смеялись, молчали только стратиоты и слуги уязвленного Сампсона. Но продолжали ехать быстро, и вот уже скалы у входа в долину.

— Господин! — пропищал один из адъютантов Ватаца. — Спереди сообщают, в придорожном шалаше обнаружена девка, циркачка, что ли, с нею мужик и собака, стриженная, как лев.

— Поди прочь, — окрысился на него Сампсон, раздраженный своей конфузией при Ватаце, и ткнул его носком сапога. — Орешь прямо на ухо.

— Господин Ангел, — строго сказал ему Ватац. — Вы не смеете бить моего вассала. Извинитесь!

— Господа Комнины, — не сдавался Сампсон, — оставьте ваши замечания при себе. Это вам не вестибюль священного дворца!

Но и на этот раз ссоры между деспотами не получилось. Второй посланец доложил, что путники захвачены. Они решились было ночевать близ дороги, забыв, что идет гражданская война.

— Девка тоща, — определил Ватац с высоты своего боевого коня, когда ее подвели к нему, ослепленную светом множества факелов. Кого-то очень знакомого она ему напоминала, но никак не мог вспомнить кого. — Да и мужик хиловат, борода какая-то неестественная, словно из черной шерсти. Вы кто, христиане? Цыгане?

— Мы православные, милостивец, — девушка кланялась, и все они (еще губастенькая, очевидно, прислужница) крестились. — Мы, благодетель наш, цирковые актеры, зарабатываем на жизнь.

— Актеры! — возликовало войско. — Пусть станцуют хоть что-нибудь, язви их сатана!

Воины выражали восторг, ударяя рукоятками мечей в медные щиты, как повелось еще со времен Древнего Рима. Сам Ватац, дука Сампсон, все динаты пытались отговорить от этой затеи, убеждали, что время дорого, но все бесполезно. Ватац понял, что благоразумнее уступить.

— Покажите, что вы можете, — приказал он актерам. — Только быстро.

Чернобородый вынул из-за пазухи тамбуринчик, губастенькая девица двухствольную флейту. Музыка зазывала и ободряла.

Танцовщица скинула тунику, оставшись в набедренной повязке. Тряхнула головой, рассыпала совершенно белесые кудри и пошла вытанцовывать по кругу, то поднимая ладони к черному без звезд небу, то обращая их к озаренной факелами земле. Воины зачарованно следили за движеньями ее худых и прелестных локтей. А когда подпрыгнула собачка и тоже пустилась на задних лапках за госпожой, они пришли в восторг, под ноги танцовщице посыпался дождь мелкой монеты.

— Кончай, кончай! — раздраженно крикнул Сампсон. Как бывший генерал, он был убежден, что цивильный Ватац просто не может командовать войском. — Кончайте, кому говорю! Неприятель ждет!

Но он, знаток военной психологии, упустил из виду, что воины отнюдь не торопились навстречу смерти. Звоном мечей и щитов они требовали представления и больше ничего. Бородатый музыкант занялся подбиранием полудрахм и оболов, а танцовщица, взяв его тамбурин и потряхивая бубенцами, стала танцевать по-другому — с изломами, нервно и призывно.

— Гей! — выражало войско свой восторг. Тогда Сампсон, вырвав копье у воина, толкнул им музыканта, требуя немедленно уходить. Собака, стриженная под льва, естественно, оскалила зубы, заступаясь за хозяина. В сумятице оруженосец Сампсона схватил музыканта за бороду, и она отвалилась! Черная, густая, роскошная, она была просто привязана на веревочке, а под нею оказалось чуть ли не мальчишеское лицо.

— Шпион! — завопили зрители. Все знали, что армия Враны еще сильна своими лазутчиками.

Тут уж вмешался Ватац, зрителям велел разойтись, а актеров привели к нему для допроса. Собаку убили одним взмахом меча, потому что она яростно кусалась. Актеры в страхе боялись за нее просить. Губастенькую флейтистку уволокли в палатку, откуда слышался ее истерический визг и хохот, будто ей чесали пятки. Ей удалось вырваться, одежда висела на ней клочьями, ее тотчас утащили в другую палатку. Белобрысая танцовщица смотрела на все это остановившимися глазами.

— Как тебя зовут? — начал допрашивать Ватац. — Тимпанист? Но это ударник. А тебя? Хорестра? Но это танцовщица. А как собаку звали? Арто? Но это тоже от актеров, «хлеб наш насущный», потому она вас кормит и поит. Видите, ха-ха, я тоже в цирке кое-что понимаю… Так кто вас подослал? Сейчас вас будут бить, и притом очень сильно.