Византийские Отцы V-VIII веков

3. В Троических «отношениях» открывается тайна Божественной жизни, — одиночество было бы чуждо любви… Дамаскин не развивает этой мысли, и вообще не вдается в спекулятивное раскрытие Троичности. Он ограничивается повторением прежних отеческих доводов.

Словом Господним небеса утвердишася и Духом уст Его вся сила их (Пс. 32:6). Этот псаломский стих и другие подобные места были не раз предметом троического истолкования у восточных отцев до Дамаскина, и с этим связана типическая особенность восточного представления об отношении Второй и Третьей Ипостасей: как Слово, и Дыхание, Сын и Дух Святый «совместно» происходят от Отца, «сопроисходят» от Него, о. В этом отношении восточный образ представления сушественно отличен от западного, — по аналогии человеческой души (срв. у Августина). Для Востока всегда оставался типическим древний образ представления Троической тайны, — исходя из созерцания Первой Ипостаси, как единого начала и источника Божества. На Западе с Августина утверждается иной тип мысли, для которого характерно начинать с созерцания общей «природы» Божества. Дамаскин всецело принадлежит к восточному типу. И если он говорит, что в богословии мы исходим от единства, чтобы придти к троичности, это вовсе не то значит, что мы начинаем с созерцания общей «природы». Это значит узнавать в Боге Отца, тем самым Отца Единородного Сына и начало Духа Святого, со-исходящего рождаемому Сыну. Веруем во Единого Бога, — это значит вместе с тем: во Единого Бога Отца… Сын и Дух суть некие ипостасные «силы» Отца и происходят (или, вернее, «со-происходят») от Него. Со-происходят, но так, что вместе с тем рождение Сына таинственно и недоведомо есть как бы первое, — есть некое «богоприличное условие» соисхождения сопутствующего Духа, «чрез Сына исходящего и в Нем почивющего» (о). Ибо есть некий таинственный богоприличный «порядок» Божественных Ипостасей, означаемый и неизменяемым порядком самих имен, не допускающим перестановки. Не в этом ли смысле следует и естественно понимать знаменитые слова Григория Богослова, повторяемые и Дамаскиным: «Единица, искони двинувшись в двоицу, на Троице остановилась. И это у нас — Отец и Сын и Святый Дух…» Отец, как имя Первой Ипостаси, обозначает Ее в отношении ко Второй; и, нужно прибавить, именно и только ко Второй, ибо «Отчество» и «Сыновство» (срв. у Василия Великого) соотносительны, — и Отец не рождает Духа Святого, а «Дух Святый не есть Сын Отца, но Дух Отца, как от Отца исходящий». Дух Святый имеет бытие от Отца «не по образу рождения, но по образу исхождения», хотя для нас и неясно различие между образом рождения и исхождения… Во всяком случае, имя Отца относится к Первой Ипостаси, как к началу Второй… Вместе с тем, следуя Григорию Богослову, Дамаскин называет Первую Ипостась «нерожденной», — чтобы оттенить внутритроическую безначальность Отца (т. е., что Отец есть первая и начальная ипостась, «начало Божества», «единственная» и «предначинательная причина» Божественной жизни, — корень Божества). Безначальный, Отец есть начало (конечно, «безначальное», т. е. вечное и вневременное начало «совечных») Второй и Третьей Ипостаси. Только Отец есть начало или «естественная» причина в Троической жизни, — «Сына же не называем причиною», ибо Он от Отца… Основное имя Второй Ипостаси есть Сын, — и соответственно ипостасное свойство есть рождение. Рождение вне времени и безначальное, рождение «из Отчего естества», т. е. в силу «естественной производительности» Божества. Как «действие естества» вслед за древними отцами и Дамаскин противополагает рождение творению, «делу воли», или хотения. Божественное рождение безначально и нескончаемо, — оно выше всякого изменения и возникновения. «Ничего тварного, ничего перво-второго, ничего господственно-рабского» нет во Святой Троице… Сын есть совет, мудрость и сила Отца. И нет во Отце другого Слова, мудрости, силы и желания, кроме Сына… Сын есть образ Отца, живой, «естественный» и «неотличный», образ «по природе», во всем Отцу подобный и во всем Ему тожественный, — «носящий в Себе всего Отца…»