Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.

При изложении событий от Константина VIII до Алексея I источниками[205] для Глики служили Скилица и Зонара. Почти все содержание хроники взято у Скилицы[206] (в том числе много данных, которых нет у Зонары), у Зонары заимствовано лишь несколько показаний.[207] Сравнительно со Скилицей и Зонарой хроника Глики ничего нового не дает, и если вносит несколько с первого взгляда небезынтересных штрихов, то при ближайшем рассмотрении они оказываются внесенными в ущерб фактической верности и точности, составляя плод недосмотра и малого внимания автора к источникам;[208] стремление автора к краткости иногда влечет к механическим пропускам, искажающим мысль подлинника.[209] Поэтому скудная и неудачная компиляция Глики как исторический памятник не имеет значения.

9) Рифмованная хроника Константина Манасси,[210] писателя времени Мануила Комнина, написана и поднесена Ирине, жене севастократора Андроника (брата императора Мануила Комнина); начинается с сотворения мира и заканчивается царствованием Вотаниата. При составлении хроники автор заботился главным образом о внешней форме, фраза стояла у него на первом плане, содержание на втором. Заботясь о цветистости изложения и красоте стиха, он призвал на помощь мифологию, разные сравнения и уподобления и этим поэтическим аппаратом подавил скудное фактическое содержание. Тем не менее как сама фразеология, так и подбор фактов, достаточно обличают те источники, которыми пользовался Манасси. Для времени от Константина VIII до конца[211] источниками для него служили всего более Зонара,[212] в меньшей степени Пселл[213] и Глика,[214] еще менее Атталиот.[215]

Манасси находился в счастливом положении — у него под руками было четыре источника, в том числе некоторые первостепенной важности. Но это обстоятельство способствовало только более рельефному обнаружению недостатков его как историка. У Манасси заметно полнейшее отсутствие всякой критики и невнимание к исторической правде, он не имеет никакого представления о сравнительном достоинстве своих источников и жертвует истиной ради красного слова. Не признавая исторический факт нормой для поэта, он нередко допускает ошибки, извращает действительность,[216] и воспаряя фантазией за пределы действительности, привносит неоправдываемые источниками подробности.[217] Все, что внесено им в хронику нового, есть плод легкомысленного отношения к своей задаче как историка или результат неправильного и неточного понимания текста источников. Как исторический памятник хроника не имеет для нас важности.

10) Хронография Иоила,[218] писавшего не ранее XIII в., начинается с Адама и доводится до завоевания Константинополя латинянами в 1204 г.; по краткости изложения превосходит даже произведение Гли–ки.

Для времени от Константина VIII до воцарения Алексея Комнина[219] единственным источником Иоила был Скилица,[220] к которому он (из сопоставления показаний того же Скилицы) делает только два дополнения,[221] и оба неудачные. Так как за исключением этих дополнений все содержание хронографии представляет собрание отрывочных известий, заимствованных у историка, у которого они могут быть читаемы в несравненно более подробном и связном изложении, то она в качестве исторического памятника не имеет цены.

11) Рифмованная хроника Ефремаписавшего не ранее XIV в., начинается с Юлия Цезаря и оканчивается вступлением Михаила Палеолога в Константинополь в 1261 г., присоединенный же к хронике список Константинопольских патриархов доведен до патриарха Исаии, 1313 г. Так называемый Ефрем,[222] подобно Манасси, заботится о поэтических красотах, которые у него сводятся к вычурности фразеологии и накоплению синонимических выражений; тем не менее он не в такой степени изобилует фразами и разного рода отступлениями, как Манасси, и его хроника, сравнительно с хроникой последнего, богаче содержанием. Сравнительно большее богатство фактического материала не возвышает однако же значения хроники Ефрема. Автор находит возможным варьировать исторический материал по прихотям собственной фантазии, черпая его для времени[223] от Константина VIII до воцарения Алексея I у Зонары,[224] который служит едва ли не единственным его источником.[225] Есть у него несколько особенностей, фактических[226] и хронологических,[227] не встречающихся у Зонары; но они оказываются исторически неверными, составляют плод фантазии Ефрема, или смешения им показаний Зонары, или, наконец, порчи текста хроники позднейшими переписчиками.

12) Продолжение хроники Георгия Монаха (Амартола),[228] и именно второе, примыкающее к первому (с 842 по 948 г., Логофета).[229]