Византийское путешествие

Мало кто из людей проводит остаток своих дней в размышлениях о собственных деяниях и достижениях, но Романа мучила совесть и стали одолевать кошмарные видения: во сне перед ним разверзалась адская бездна, и его сыновья с криками падали туда. Он, Роман, следовал за ними, но в последний момент или просыпался, или же Богородица протягивала ему руку и помогала выбраться.

Роман находил облегчение в писании. Он занес все свои грехи в специальную книгу и перед собранием из трехсот монахов (некоторые из них прибыли из далекого Рима) вслух прочитал все записанные прегрешения, а послушник (простой подросток) в это время бранил и оскорблял его. Таким образом Роман надеялся обрести спасение.

Книга, содержащая список его грехов, была передана в монастырь на склонах вифинского Олимпа. К ней прилагалась денежная сумма: Роман обращался к монахам с просьбой молиться о душе бывшего императора. Монахи исполнили эту просьбу, и как-то среди ночи достойнейший из старцев услышал вдруг голос, трижды возгласивший: «Божья милость снизошла!» Когда заглянули в книгу грехов Романа, все страницы в ней оказались чистыми.

Через два года, 15 июня 948 года, Роман мирно скончался. Его тело было возвращено в столицу, а пустую книгу похоронили вместе с ним в церкви монастыря Мирелейон.

II. Вифиния

На эспланаде

Мы сидели на многолюдной и суетливой набережной Яловы, ели фисташки и ожидали долмуш, на котором собирались попасть в Изник. Слово «долмуш» того же корня, что и «долмадес» («долма») и означает «заполненный» или «набитый». Долмушем может оказаться такси, но чаще всего это микроавтобус, поджидающий на стоянке достаточное количество пассажиров, чтобы оправдать поездку. Прелесть этой системы в том, что никакого расписания нет, но все добираются до места вовремя. В долмуше, в который мы сели, вокруг водительского сиденья повсюду виднелись амулеты и значки, призывающие покровительство Аллаха. Вскоре мы поняли, зачем они нужны.

Дорога из Яловы в Изник крутая, извилистая и узкая, ее покрытие пребывает в последней стадии распада, но ничто не в силах умерить природную удаль турецких водителей, презирающих тормоза и во что бы то ни стало стремящихся обогнать друг друга. Я пытался переключиться на красоту проплывающих за окном пейзажей, но тщетно. И только после того, как дорога перевалила через высокий перевал и словно бы какой-то безумный импресарио немыслимым жестом раскрыл перед нами лежащую на сотни метров ниже бледно-бирюзовую поверхность озера Асканиа, я позабыл свои тревоги.

Это была Азия, но в открывавшейся с перевала картине не было ничего азиатского. Оливковые рощи, виноградники и тополя на фоне мягких очертаний высоких гор… Пейзаж вдохновлял первых лирических поэтов, а для многих византийцев это было сердце их родины. Покровитель искусств и высокопоставленный чиновник Феодор Метохит в начале XIV века, когда Анатолия практически была уже потеряна, описывал ее как самую богатую и значительно более красивую местность, чем византийские земли в Европе. Когда-то это была плодородная и религиозная страна, отличавшаяся благородными обычаями и отсутствием радикальных конфликтов в обществе. Лишившись ее, империя была обескровлена. Двигаясь к Никее по северному берегу озера Асканиа, через масличные рощи и алые от маков поля, и видя, как справа от дороги сквозь трепещущие кроны тополей пробивается синева воды, трудно не разделить чувств Метохита.

Мы въехали в город через рваный пролом в стене. Слева виднелись вросшие в землю Константинопольские ворота и две колонны с маскаронами, увитыми змеями. Широко распахнутые каменные рты их то ли вопили от ужаса, то ли недоумевали, что с ними сделало время.