Византийское путешествие

Извилистая дорога вела от театра к последним из увиденных нами и наименее претенциозным никейским воротам – Сарай Капи. Когда мы приблизились к ним, простая кирпичная арка, вырастающая из массивных каменных столбов, была перегорожена груженной щепой повозкой, запряженной волами. Вспыльчивая старуха, которая погоняла волов, категорически отказалась фотографироваться. За воротами пересекал дорогу прозрачный мелкий ручеек, а всего лишь в нескольких метрах оттуда находился его источник – тихий пруд, окаймленный камышом и ивняком. Трудно было представить себе более умиротворяющее зрелище, словно нарочно созданное для кисти воскресного акварелиста, но именно здесь, в этих полях, во время осады 1097 года стояла армия Раймонда IV, графа Тулузского. Я не слышал призрачных фанфар или звуков побудки, но ясно ощущал незримое присутствие множества людей. Прошлое было совсем рядом, почти осязаемо, и не обремененные никакими новыми сооружениями и густо окруженные высокими тополями стены уходили на восток, прерываемые лишь огромными круглыми бастионами из белесого камня и теплого, почти телесного цвета кирпича. С этих самых башен на фоне развернутых пурпурных штандартов громко возглашалось имя Алексея Комнина.

Между внешними и внутренними стенами (расстояние в несколько метров и в тысячу лет) – ряды молодых оливковых деревьев, согнувшихся в одну сторону; козы, щиплющие траву под невнимательным присмотром детей или женщин в ярких платках; и маки на обвалившихся парапетах. По мере того как солнце опускалось в воды озера, стены начинали светиться, как будто свет обретал таким образом твердую форму. Удоды, сверкая причудливым оперением, влетали и вылетали в дыры каменной кладки к своим гнездам. Казалось, в этих старых камнях еще бьется пульс жизни.

Умирающая мать

Хотя через пятьдесят лет после смерти Иоанна Ватаца православная Церковь канонизировала его, однако ничего особенно святого в сдержанной ярости его письма папе Григорию IX, написанного в 1237 году, нет. Папа упрекает императора за нападения на занимающих Константинополь латинян. Ватац, возражая ему, замечает, что папское послание «представляется ему плодом деятельности человека, пребывающего в последней стадии безумия… Ибо мы вступим в противоречие с законами природы, принципами жизни нашего народа, могилами наших отцов и благословенной святостью нашей земли, если не напряжем все силы для того, чтобы вернуть Константинополь». С какой бы хозяйской заботой ни относились Ласкари к своим азиатским владениям, их всепоглощающей целью было вернуть Константинополь, и ко времени смерти Ватаца в 1254 году Город был полностью окружен византийскими территориями. По злой иронии судьбы честь возвращения столицы выпала не члену этой династии, а узурпатору Михаилу VIII Палеологу, отметившему свой триумф ослеплением последнего отпрыска Ласкарей Иоанна, одиннадцатилетнего сына Феодора II. Перенос столицы в Константинополь не принес никаких радостей Никее и другим городам византийской Азии. Прекрасная интерлюдия завершилась, пришло время поднять занавес и увидеть печальный финал трагедии.

После шестидесяти лет латинского правления Константинополь представлял собой малонаселенные трущобы, так что содержимое никейской казны пришлось потратить в тщетной попытке воскресить нечто, приближающееся к его былой славе. Еще хуже было то, что усилия по отражению непримиримо враждебного Запада истощили силы императора Михаила и военные ресурсы империи, оставив фатально запущенными восточные оборонительные рубежи. Акритам (пограничной страже) не платили денег, их традиционное освобождение от налогов было отменено. Многие из них вскоре покинули свои посты и присоединились к врагам. Когда в конце жизни Михаил объезжал восточную границу, он пришел в отчаяние: некогда цветущие края были разорены и покинуты, причем случилось это, увы, в основном по причине его недальновидной политики.

В последние годы правления Михаила новая турецкая сила – османли, или османы, – заявила о себе в районе Дорилаион, в излучине реки Сангарии, и стала вклиниваться в самое сердце Вифинии. Никея и другие города вскоре были отрезаны друг от друга и от столицы. До поры до времени находясь в безопасности за своими высокими стенами, жители Никеи наблюдали за происходящим и ждали. Приверженцы Ласкарей, они терпеть не могли Михаила Палеолога и его потомков, которые, сражаясь друг с другом, были слишком заняты, чтобы оказывать реальную помощь осажденным азиатским поселениям. Вождь османов эмир Орхан предложил великодушные условия, и в 1331 году никейцы поняли, что сдача города не противоречит их собственным интересам. Те, кто хотел уйти, покинули город, унося с собой свои святыни. Согласно некоторым источникам, большинство решило остаться и вскоре приняло условия завоевателей, хотя есть и другие версии.