Византийское путешествие

Я приближался к Пантократору с противоречивым чувством: одновременно хотел и не хотел увидеть его внутреннее убранство. Немногое там пережило пятьдесят лет венецианских грабежей и пять веков запустения. Двери были заперты, что, казалось бы, снимало проблему, но возникший откуда-то мальчуган опрометью бросился искать ключ. Из рассказов современников и археологических свидетельств известно, что интерьеры Пантократора отличались когда-то исключительной роскошью. Купол южной церкви поддерживали четыре огромные порфировые колонны, их окружали мозаики, фрески, мраморные облицовки, чудесного цвета эмали и сосуды, золотая и серебряная мебель. Что еще удивительнее – ведь мы считаем это западным изобретением – в окна были вставлены фигурные окрашенные стекла! Всю внутренность храма когда-то наполнял отраженный цветной свет, но то, что мы увидели, когда распахнулась дверь, оказалось невероятно мрачным и зловещим. За вычетом розовых и зеленых мраморных рам дверных проемов, широкие пространства двойного нартекса были лишены каких-либо следов орнаментов, даже кирпичи сводов были вынуты.

Я надеялся на лучшее в южном храме. Мне доводилось видеть фотографии потрясающего мраморного пола с переплетенными между собой медальонами и угловых панелей с виноградными лозами и таинственными фигуративными элементами, которые ученые идентифицировали как изображение подвигов Геракла или астрологических знаков, – согласитесь, и одно, и другое не слишком обычно для христианского храма. Но мне не довелось разгадать эту загадку: весь пол в церкви был покрыт деревянным настилом… Симпатичная женщина, впустившая нас внутрь, отвернула в сторону ковер и открыла в настиле небольшой люк, так что мы смогли увидеть выполненное на темно-красном и бледно-желтом камне изображение всадника, окруженное стилизованными гроздьями винограда. В южной церкви сохранилось несколько мраморных панелей, но мозаики утрачены, эмали исчезли бесследно или были увезены в Венецию, вместо четырех порфировых колонн – отвратительные барочные столбы. С северной церковью еще хуже: от изначального убранства сохранились только декорированный виноградом карниз и фрагмент красной с золотом мозаики в арке окна. Колонны фивийского мрамора заменены грубыми квадратными столбами, б́ольшая часть окон выбита, так что голуби, рассевшиеся на высоких подоконниках, чувствуют себя здесь полными хозяевами: несколько недель после посещения храма я не мог забыть эхо, вызванное монотонным хлопаньем их крыльев.

Между двумя главными храмами стоит купольная часовня Архангела Михаила, являющегося человеку, согласно поверью, в его смертный час. Здесь находилась усыпальница Комнинов, упоминаемая в типиконе как «героон» (архаический термин, означающий могилу героя). Это слово здесь исключительно к месту, поскольку и Алексей I, и Иоанн II, и Мануил I были людьми чести, разума и исключительной энергии. Теперь мы понимаем, что их замыслы о восстановлении империи Нового Рима невозможно было воплотить в жизнь – было уже слишком поздно, мир менялся слишком быстро, – но все же б́ольшую часть столетия Комнины уводили свою империю от края пропасти… После их отстранения от власти упадок стал скоротечным и катастрофическим. Мануил II, нашедший в 1425 году место упокоения рядом со своими предшественниками, мог бы достичь величия, окажись время к нему более благосклонным, но он и без того действовал в труднейших обстоятельствах с присущими ему величием и волей. Мы вспоминаем этого человека не как государственного деятеля или воина, нас очаровывает в нем приверженность византийской учености; точно так же в свое время, когда Мануил II странствовал по Западу в напрасных поисках помощи против турок, его эрудиция восхищала профессоров Сорбонны.

Ныне могилы уничтожены, пустое пространство героона используется как склад для сломанной мебели. Я вспомнил слова, которыми Анна Комнина завершает «Алексиаду»: «Но кончу свое повествование, дабы, описывая печальные события, не прийти в еще более смятенное состояние».

Хора: Ниспадающее покрывало