Вижу поле…

Для Марьенко не было сомнений, что лучшие годы для обоих позади. Но Стрельцов в следующем сезоне опроверг это мнение — показал образцы игры в принципе новой для себя, для футбола вообще. Иванов же слишком много отдал нервной энергии в те, пропущенные Стрельцовым, годы, — и на дальнейшее его, казалось, не хватило. Однако когда он ушел, очевидным стало, как много ушло из торпедовской игры вместе с ним.

В новой, тренерской роли еще непонятно было никому, как Иванов себя проявит. Но всех, пожалуй, занимало: как сложатся в подобном контексте взаимоотношения Иванова со Стрельцовым? Сохранится ли в неприкосновенности связующая их нить?

На полуфинальную игру кубка шестьдесят седьмого года против московского «Динамо» оказалось невозможным выставить лучший состав. Неожиданно, перед самой игрой, выяснилось, что не будет играть Воронин — он не прибыл на сбор в Мячково. Только-только принявший в качестве старшего тренера команду, крайне слабо выступавшую в первенстве, Валентин Иванов почти не скрывал своей растерянности случившимся, был обижен, рассержен на Воронина. Стрельцов выходил на поле по необходимости: из-за травмы он практически не мог принести большой пользы. Но присутствие его, само присутствие многое решало. И он спокойно это осознавал.

В автобусе, выехавшем из Мячкова, он сразу сел на табурет рядом с водителем и до самых Северных ворот стадиона «Динамо» настраивал транзистор на соответствующую музыку.

Понимаю, что нельзя от этой главы отказываться, и все-таки с удовольствием отложил бы ее…

Но раз нельзя ее пропустить, попробую хотя бы объяснить, почему я в таком затруднении.

Не напиши обо мне Иванов в своей книге вообще, мне, наверное, было бы легче… Впрочем, нет, не легче все равно.

Может быть, и хорошо, что не я этот разговор начал…

Когда вышла книга Кузьмы, мне ее сразу бросились пересказывать своими словами люди, плохо разбиравшиеся в наших с ним отношениях. И сам я уже читал ее с некоторым предубеждением — совершенно напрасным, на мой нынешний взгляд.

Главу обо мне напечатали в журнале раньше, чем вышла книга, И это тоже оказалось некстати — помешало мне отнестись к рассказанному Ивановым совсем объективно. Очень не хотелось в тот момент, чтобы к Стрельцову, тогда еще слишком заметно расстроенному своим прощанием с футболом, привлекалось внимание.

К тому же мне показалось, что Кузьма смотрит на меня как бы со стороны. Говорит, что мы с ним во всем были вместе и заодно. Но только получалось: он про меня понимает лучше, чем я сам про себя. Хотя тут же он заявляет: Стрельцов, мол, для меня так до конца и не понятен. Такой я, выходит, сложный. Только поступать со мной почему-то можно запросто, бесцеремонно — не обижусь, не почувствую.

Мне, словом, почудился в тогдашнем отношении Кузьмы взгляд сверху вниз на «бедного Стрельцова». Возможно, что я и ошибся, напрасно рассердился на бывшего партнера.

Разобраться в себе действительно трудно. В этом я лишний раз убедился, взявшись за эту свою книгу.

Возможно, понять нас с Кузьмой — если уж так необходимо понимать — можно, лишь поставив рядом и рассмотрев наши жизни в сравнении.

Сравнение будет не в мою пользу.

Кузьма уже четырнадцать лет как тренер, а я еще только учусь. И пока неизвестно, какой из меня выйдет тренер. А Иванов уже успел на новом поприще и радости узнать, и от должности его отстраняли. И обратно в «Торпедо» звали.