Вижу тебя наяву

Тетушка Агата ни на минуту не оставляла меня в покое, во всех смыслах не давала мне продыху. Я посещала частную школу для девочек. После уроков ко мне приходили репетиторы. Мы изучали языки. Потом я бежала на очередную тренировку, а после нее, изможденная, брела домой, чтобы перекусить хотя бы половинкой яблока. Было тяжело, я выгорала, загоралась и выгорала снова, но все это сделало меня той, кем я являюсь сейчас. Все, что со мной происходило, выстроило меня по кирпичикам из полудохлой девчонки-балерины в сильную, властную личность… Кто бы мог подумать, что серая мышка, зашуганная худышка превратится в… в меня.

Когда мне исполнилось восемнадцать, единственное, о чем я мечтала – вырваться из-под гнета матери. В моем понимании молодость – время гулянок, тусовок, порочных связей, ошибок. Не зря, наверное, говорят: «Молодость все прощает». Но я не могла пойти по такому пути. На меня давила строгая тетка Агата, обстоятельства, да и отсутствие решимости сыграло немалую роль. Только представьте, неподготовленная к жизни, забитая восемнадцатилетняя девочка пыжится, пыжится, а в итоге ничего не делает. Да, как и многие в этом возрасте. Я боялась. Если бы Агата была хоть немного добрее, если бы она учила меня, как выживать…

Хотя, стоп, она учила. Самым любимым ее «предметом» были уроки искусного убийства: куда стрелять, где находятся артерии. В общем, то еще веселье. Чего же еще может хотеть девчонка в восемнадцать, кроме того, как упражняться в метании ножей? Действительно, ничего.

Она учила меня выживать, а я хотела научиться жить… Пить после занятий дешевое пиво с подружками. Тусоваться в непонятных компаниях, в конце концов, задвинуть учебу куда подальше. Позволить какому-нибудь щеглу разбить мне сердце. Чтобы прямо так, вдребезги. Плакать бы полгода в подушку, хотеть бы склеить ласты. Потом бы осознать, какая вообще дурная, и сорваться бы с цепи, забросить универ, переехать в другой город или подсесть на травку. Еще можно было бы забеременеть или сесть в тюрьму. Кто знает, кто знает. Мы этого уже не увидим.

Весной тысяча девятьсот пятьдесят шестого года я совершила свое первое убийство. Кто был жертвой? Моя настоящая, как я тогда думала, мать. Она так умоляла меня не делать этого… Сначала кричала, мол пощади, потом говорила, какое я чудовище. Мне было не то чтобы все равно… хотя, нет, все равно. До сих пор помню ее скорченное от боли лицо: приподнятые брови, приоткрытый рот. Она стояла на коленях, я приставляла к ее виску пистолет. Она закрыла глаза, дрожа от страха. Слезы катились градом. И вот она упалав грязную лужу, которая уже через мгновенье заполнилась алой кровью. Я смотрела на хладное тело и размышляла вслух:

– Извини, выбора у меня нет. В данной ситуации есть только одно правило – подчинись или умри сама.

После этого моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я перестала танцевать, учить языки, играть на музыкальных инструментах и, самое главное, перестала слушаться Агату. Хватит с меня упреков, указов и контроля. Очень хотелось вдохнуть полной грудью. Нарушить хотя бы парочку въевшихся правил. Сердце тянуло меня путешествовать, блуждать по ночным улицам городишек, пить кровь. Это чудесное время продлилось недолго. Не так долго, как я хотела.

10 лет спустя. Луизиана. Костер-Даул.

Стояла весна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

– Мальчик, принеси бутылочку хорошего вина, – я сидела в кафе на Бурбон-стрит и, вдыхая аромат свежих цветов, которые будто только что расцвели, наслаждалась моментом. Улицы наполнялись прохожими, что быстро перебирали ногами, спеша на свою глупую работку. Велосипедистами, которые пролетали меж толпы людей. Почтальоны, что вальяжно разносили письма. Из людных уголков играла музыка: джаз, кантри, просто классика. Я сидела, облокотившись на стул и закинув одну ногу на другую. Приятно побыть наедине с собой. К такой роскоши привыкаешь очень быстро.

– Ты так вежлива, – неожиданно за мой столик подсел молодой человек в коричневом костюме.

Пахло от него резким, даже противным, одеколоном. Сначала этот парень показался мне статным, симпатичным. Но вот шрам на щеке – словно его пырнули ножом дня два назад и, не успев оправиться, он пошел знакомиться с девушкой – пугал меня.

– Ну, бывает. Я не знакомлюсь, всего доброго, – усмехнулась я, закуривая крепкую папиросу.

Ее густой дым тут же смахнул запах парнишки.

– Я не знакомиться пришел. Хотя, Ада Ортон, меня зовут Кристофер, – он улыбнулся во все зуб, полностью оголяя клыки.

Я обернулась и чуть прижалась к спинке своего стула. По телу проползла легкая дрожь .

– Откуда ты…

– Агата хочет, чтобы через неделю ты была в Лондоне, вот по этому адресу, – он перебил меня и протянул сверток из старой коричневой бумаги, а затем продолжил: – Если не приедешь, я снова тебя найду, где бы ты ни пряталась. Еще увидимся, красотка.