Визионер: Бег за тенью (СИ)

— Разумеется, у каждого из вас уже есть уровень базовой подготовки, — продолжал Ганеман. — Но мы всё же начнём с азов. Академический рисунок является одной из базовых составляющих художественного образования. На его основе вы должны понимать объём, пространство и законы гармонии, создавать целостные и законченные композиции на заданном формате. Основа профессиональной культуры любого художника — это рисование с натуры. Мне хочется познакомиться с вами поближе и оценить уровень ваших умений. Поэтому сегодня мы начнём с самого сложного и одновременно самого простого — фигуры человека. Зиночка, прошу вас.

Из боковой двери вышла невысокая хрупкая натурщица-шатенка — босиком, в одном лёгком халатике. Буквально на цыпочках она пробежала в центр, одним движением сбросила накидку и вспрыгнула на постамент. Закинула левую руку за голову, а правую ногу присогнула в колене.

— Можете приступать, — предложил Орест Максимович. — Смена позы через пятнадцать минут.

Ох. Соня почувствовала, как щёки предательски заливаются краской. Нет, разумеется, она знала и видела в мастерских и студиях, что художники рисуют обнажённую натуру, но чтобы вот так оказаться в центре событий, да ещё и в компании молодых мужчин…

Хорошо всё-таки, что тут подготовленная публика. Вон, все работают, увлечённо шуршат карандашами. Никто не косится и не хихикает. Соберись, Соня.

Она украдкой взглянула на новую подругу. Та сидела с прямой спиной, губы были плотно сжаты, а глаза сверкали нехорошим блеском. Ещё немного — и из них посыплются искры. Ой, что-то сейчас будет.

— Возмутительно! — вскочила Полина и с хрустом переломила карандаш. — Ты! — указала она на Зиночку. — Ты личность, а не вещь! Почему ты им потакаешь? Надо уважать себя, а не раздеваться по прихоти мужчин! Это дискриминация, я протестую!

Зиночка, к её профессиональной чести, не дрогнула ни одним мускулом и продолжала улыбаться, застыв в прежней позе.

— Мадмуазель Нечаева, если не ошибаюсь? — Ганеман возник возле возмущённой Полины и махнул рукой остальным ученикам. — Продолжайте работать, не отвлекайтесь.

— Вы шовинист! Вы её используете! — Полина чуть сбавила тон, но не градус негодования, и переключилась на учителя. — Женщина — не объект вожделения, не бездушный предмет! У нас тоже есть права!

— Полина, прежде всего, мы здесь художники, независимо от пола, — тембр у Ганемана был мягкий и успокаивающий. — А для художника любой объект рисования по сути есть предмет — будь то человек или горшок. Нам важны фактура, цвет, форма, игра света, объём, понимаете? Или вы предпочли бы натурщика-мужчину?

— Я не знаю, — смягчилась девушка, спокойный тон преподавателя её немного умиротворил. — Меня возмущает, когда с женщинами обращаются вот так — будто они куклы без характера и силы воли.

— Понимаю, у вас есть политические взгляды, я это уважаю. Но здесь принято политику оставлять за дверью и заниматься исключительно творчеством. Вы ведь пришли выразить себя в рисовании, так?

— Так. Но я не хочу рисовать обнажённую натуру. Мне претит это задание.

— Может быть, я смогу предложить вам особенное, персональное упражнение?

«А он молодец, — подумала Соня. — Сразу понял, что ей надо отличаться от всех».

— Какое? — заинтересовалась Полина.

— Скажите, что вы чувствуете, глядя на эту девушку на постаменте?

— Гнев. Ярость. Злость. Несправедливость.

— Нарисуйте это. Не рисуйте девушку. Нарисуйте свои эмоции, чувства. Как хотите, как видите. Сможете?

— Пожалуй, да, — Полина нахмурилась и прикусила губу.

— В выборе средств самовыражения я вас не ограничиваю. Творите. Анисим! Покажи барышне, где у нас краски, уголь, кисти и выдай, будь добр, ей фартук. Продолжаем работать. Смена позы через восемь минут!

Тот же растрёпанный бледный студент недовольно принёс Полине плотный фартук, и через минуту она вернулась на своё место, нагруженная тюбиками и кистями.

В аудитории вновь воцарилась тишина. Лишь шелестели карандаши и мягко ступали ботинки Ореста Максимовича, который неспешно переходил от мольберта к мольберту.

* * *

Соня прекрасно понимала, что её собственные художественные способности ниже среднего, так что особенно не старалась. И всё же по истечении часа Ганеман озвучил пару одобрительных эпитетов в адрес её рисунков. В принципе, для каждого ученика у него нашлось благожелательное слово или поощрительный кивок. Преподаватель неумолимо продвигался к самой непредсказуемой ученице.

Там всё это время творилось нечто необъяснимое. Полина то хватала мелки и уголь, то махала кистью, стремительно смешивая цвета. Потом размазывала краски уже пальцами, с сосредоточенным выражением лица. Во все стороны шлёпались капли, сыпалась угольная крошка. Некогда чистый фартук и частично сама Полина были в цветных пятнах. Разобрать, какое изображение там выходит, было невозможно. Соню буквально рвало на части от любопытства.

Орест Максимович дошёл до мольберта барышни Нечаевой и остановился. Вид у преподавателя был задумчивый.

— Что ж, поздравляю, Полина. Вам удалось передать предмет беспредметно.