Визионер: Бег за тенью

– Мама! Ёлка! Стой! – в тишине утра детский вопль резанул городовому по ушам. Отца семейства крик из дрёмы не вывел, а вот дама приложила к виску руку в замшевой перчатке и поморщилась. Повозка остановилась в нескольких метрах от ёлки.

– Арсений, солнышко, зачем же так кричать? Папа спит.

– Мама, там ёлка! И Дед Мороз! И Снегурочка! Я только посмотреть! Я быстро!

И, не дожидаясь ответа, шустрый Арсений спрыгнул с коляски и побежал к дереву, проваливаясь в снег, но не сбавляя скорости.

– Ах, боже мой, что за несносный ребёнок. Арсений, вернись! – кричала дама. – Саша! – тормошила мужа, который продолжал спать. – Пахом! – это уже кучеру, который, скрючившись, тоже дремал. – Верни его обратно сейчас же! Нам езжать пора!

– А… Да, барыня, сию минуту, – кучер медленно разогнулся и стал слезать с облучка. Движения его отличались неспешностью. Барыня прикрыла веки и вздохнула.

Арсений добрался до ёлки и уже тряс её за нижние ветки и пытался укоротить бороду Деду Морозу. «Ростом мал, силёнки не те, имуществу не навредит», – отстранённо рассудил Фрол Петрович и приподнял фуражку, слегка поклонившись даме. Потом пробормотал что-то невнятное – не волнуйтесь, мол, присмотрю за мальчиком.

– Арсений, если будешь баловать, тебя заберёт городовой! – пригрозила на всякий случай дама. Мальчуган только сверкнул глазами в сторону Фрола Есаулова и потянулся к Снегурочке. Пахом всё так же неторопливо брёл в их сторону.

– Снегурочка! Эй! – Арсений дёргал её за варежку и заглядывал снизу вверх в бесстрастное лицо. – Ты меня слышишь? Поехали к нам! У нас тоже ёлка!

«Тембр у мальчонки, вестимо, как у дверного звонка», – тоскливо подумал городовой и погладил через шинель недосягаемую фляжку. Зато сон почти прогнало. Расшитая Снегуркина варежка упала в снег, и Арсений продолжил дёргать куклу уже за руку.

– Ай!

– Что такое, милый? – встревоженная дама выглянула из коляски.

– Холодно! – сердитый Арсений подышал на свою ладошку и недобро посмотрел на Снегурку. – Ты ледяная. Не буду с тобой дружить!

– Дорогой, но это же сказочная девочка изо льда и снега. Конечно, она холодная. Садись в коляску, тут тепло! – в успокаивающий тембр женского голоса вдруг вплелась «железная» нотка. – Пахом, поторапливайся уже!

Кучер ускорился, дошагал до ёлки и без слов сгрёб юного Арсения в охапку. Тот молча снёс такое обхождение – видимо, неожиданное приключение ему уже наскучило. Так же в тишине Пахом донёс ребёнка до коляски, сгрузил внутрь и сел на своё место. Лошадка, проснувшись от звучного «пшла!», взяла сразу бодрой рысью. Экипаж отъехал.

Фрол Петрович снова остался один.

Сверху продолжали лететь хлопья. На снегу осталась лежать расшитая золотом Снегурочкина варежка. Непорядок.

Есаулов подошёл, поднял варежку, отряхнул от снега и попытался приладить обратно, дотронувшись нечаянно до кукольных пальцев. И вправду ледяные.

Городовой наклонился, чтобы рассмотреть руку получше. И обмер. А потом с ужасом и обречённостью понял, что смена его через час никак не закончится.

Восковые манекены он уже видел. Искусно их мастерят. И лица как живые выглядят, и волосы как настоящие. Только не бывает у кукол таких синих ногтей. И мозолей на пальцах.

Часы на здании «России» пробили семь. Снег продолжал падать.

* Около 6 метров

Глава 1. В которой говорится о пользе бульварной прессы

Завтрак в семье Загорских начинался в половину девятого.

И, как всегда, Соня на него опаздывала.

Внизу уже вовсю гремели тарелками, двигали стулья, а она, стоя перед зеркалом, лихорадочно застёгивала многочисленные пуговички на домашнем платье. Пуговицы, как назло, выскальзывали из пальцев. Платье – одно из любимых, синее, клетчатое, но, откровенно говоря, Соня к своим 17 годам из него выросла. Пора в этом признаться самой себе. «Сегодня же Глаше отдам», – решила она, застегнув наконец последнюю, самую упрямую пуговку.

– Софья! Бегом завтракать! – раздалось снизу.

– Бегу, мам!

Соня бросила на себя последний взгляд в зеркало. Лучше уж опоздать ещё на несколько секунд, чем прийти, как говорит мама, неопрятной. Она, разумеется, вслух ничего не скажет, но лицом непременно продемонстрирует. И, считай, настроение к завтраку уже испорчено.

Так. Рыжую косу заплела неплохо, хоть и кривовато. Прядь на лбу, как обычно, выбилась. Соня заправила её за ухо, но локон тут же вылез обратно. Лицо выглядело свежим, щёки после холодной воды были румяные. Девушка потрогала широкие скулы – «эхо монголо-татарского ига», как иронично называл их папа. Глаза, видимо, тоже были из тех монгольских степей – хоть и голубые, но слегка раскосые. А вот нос достался наш, славянский – курносый и слегка конопатый. Соня состроила гримасу отражению. Всё, можно бежать.

И, дробно топоча каблуками по лестнице, она спустилась в столовую.