Визионер

– Какой вы расторопный, сразу адрес вам сказать. – Соня нахмурила лоб. – Я девушка приличная. Можете написать свой номер, я вам телефонирую как-нибудь. Хозяйка вообще-то не разрешает, но я иногда пользуюсь. Ну, до свидания!

Листок с номером Софья, подумав, решила всё же не выбрасывать. Вдруг ещё пригодится. Болтливые журналисты на дороге не валяются.

Попугай в голове звонил не переставая.

Глава 5, в которой постигается искусство общения

– Так и знала, что ЭТА плохо закончит.

Взгляд помещицы Шиповой – цепкий, насторожённый – прошёлся от Митиных штиблет вверх, по слегка измятым брюкам, по клетчатому пиджаку, задержался на белом воротничке и наконец сердито остановился в районе левой брови со шрамом. Митя давно привык к тому, что собеседники бесцеремонно разглядывают его внешность, отмечая (порой вслух) разноцветие радужки. «Гетерохромия, Митя, у одного из ста, не такая уж и редкость», – успокоил когда-то Глеб Шталь. Да только всем разве объяснишь?

Старухины глаза – выцветшие, но бдительные – не обещали ничего хорошего. Вдова поджала губы, отчего на лице её обострились неприятные складки.

Особняку Шиповой на Большой Никитской более всего подходил эпитет «былая роскошь», остатки которой проглядывали тут и там – в облупленных барельефах на фасаде, в траченных молью тяжёлых шторах, в ярких квадратах обоев на фоне их блёклых собратьев.

Посреди ветшающих элементов уходящей эпохи вдова Шипова смотрелась как капитан тонущего корабля, который до последнего с гордо вздетой головой будет стоять на мостике, пока волны смывают в небытие его команду и подотчётное имущество.

В самом деле, проглядывало что-то офицерское в прямой осанке старухи и её наглухо застёгнутом под горло чёрном платье с двумя рядами блестящих пуговиц. Кажется, покойный Шипов был генерал-майором. Или полковником?

Покойная же пассажирка номера 432 оказалась девицей Анастасией Лазаренко, которая по сведениям числилась при жизни прислугой в этом тоскливом доме.

«Пальчики» её в полицейской картотеке обнаружил Вишневский. Вот же любопытный поворот – все отпечатки с экипажа оказались пустышками, а сама убитая в базе данных нашлась. Проходила по делу о мелкой краже в лавке пять лет назад. Ввиду несовершеннолетия и малости ущерба, а также поимки на месте преступления вместе с поличным юную воришку пожурили, сделали внушение и отпустили. Поскольку обильно рыдала и изображала искреннее раскаяние, хозяйке сообщать не стали. Но отпечатки взять озаботились. Мол, не балуй больше, а то сразу найдём.

Так Дмитрий оказался в особняке Шиповых.

– Вы не похожи на полицейского, – с подозрением заявила старуха, внимательно изучив перед этим Митины документы.

– Я из сыскного. Нам разрешено носить штатское.

– А зря. Форма дисциплинирует.

Представителя закона вдова приняла в видавшей виды гостиной, самым нарядным в которой был портрет покойного мужа в богатой раме. Всё-таки генерал-майор. И до чего же неудобные тут стулья. Ей-богу, медные шляпки гвоздей – тайные инструменты экзекуции. Митя ёрзал. Старуха глядела не мигая. Под этим взглядом сыщику показалось, что это его сейчас будут допрашивать.

– Прислугу надлежит держать в строгости, – изрекла вдова. – Но некоторых даже пороть бесполезно. Рассчитала я её. В конце января. Вернее сказать, расчёта не дала. Просто выгнала.

– За что, позвольте узнать?

– За кражу. Ложечки покрала. Серебряные. Столовый набор, ещё из моего приданого.

– Серьёзный грех. А почему украла, выяснили? Просто понравились или, может статься, из крайней нужды?

– Нужда? Не смешите меня. В чём ей нуждаться? Жалованье достойное – пятнадцать рублей в месяц, крыша над головой, питание. Одежду ей свою старую отдавала. А ей лучшей жизни хотелось. Выше головы не прыгнешь. Родилась прислугой – прислугой и помрёшь!

– Вот и померла, как видите. – Митя сделал паузу. Может, мелькнёт в глазах старухи жалость? Нет, ни проблеска. – Вы её знали, помогите разобраться. Что за человек была Анастасия?

– Дрянь. Дрянь и вертихвостка. Чуть что – сразу за порог. Кинофильму смотреть любила. Ага, знаем мы эту кинофильму. То один её встретит, то другой провожает. Дворник-то всё видел, докладывал. Гулящая она. Я уж по-всякому вразумить её пыталась. Может, сурово, но как мать – неразумную дочерь. Да только впустую.

Митя поёжился. Такая мать – ехидна. Или самка богомола. Откусит голову и не поморщится. А может, и вправду вдова руку приложила? Хотя вряд ли. Силы не те. Ходит вон как медленно, с тростью, хоть и спину прямо держит.

– Вам её совсем не жаль? Выгнать девушку на улицу, зимой, без денег…

– А пусть её тот содержит, кто на кинофильму водил! Артистка, тоже мне. Плакала, умоляла оставить, клялась, что невиновна. Да только веры тем слезам нет.

– Что ж, позиция ваша мне понятна. С дворником я тоже побеседую. И, кстати, раз пропали столь ценные предметы, почему же вы в полицию не обратились?

– Так нашлись ложечки-то, – невозмутимо ответила старуха. – На дальней антресоли. Скрала, поди, и запрятала, чтобы потом забрать. Нашлись – и ладно. А репутации уже нет.