Визит 'Джалиты'

Мария остановилась - Дубцова не было. Комнатушка с покатым потолком оказалась пустой, на подоконнике лежало брошенное полотенце. Вопреки своей хваленой флотской аккуратности, Виля не повесил его на крючок. Спешил. Люди с красными звездами его спугнули. Кусая губы, чтобы не расплакаться, Мария стала поднимать "хитрые" доски пола. Те самые, которые полупьяный плотник забыл прибить при ремонте дачи. Мария еще в детстве устроила здесь свой тайник. Прятала, чтоб над ней не смеялись, дневники, потом кое-какие письма, вырезки из статей Дубцова в сборниках географического общества... И вот теперь истории болезни, где написано не только кто чем болен, но и кто чей сын, чья дочь...

Доставая из-под пола запылившиеся папки, Мария перепачкалась, а увидев в зеркале умывальника свое лицо, покрасневшее, со вспухшими, искусанными губами, заплаканными глазами, расстроилась еще больше. Предстать перед этой Тихомировой в таком жалком виде? Никогда! Мария быстро ополоснула лицо под умывальником, вытерла полотенцем, которое валялось на подоконнике, и по привычке повесила полотенце на место, возле умывальника...

За оградой санаторного парка на высоком дереве "гнездился" матрос с биноклем. В бинокль он видел окошко мезонина.

- Ложная тревога, товарищ Гарбузенко, - крикнул матрос, - он убрал полотенечко!..

Мария вышла из дому. Тихомировой у крыльца не было, и Мария пошла ее искать. Ей не терпелось сказать все сейчас же.

Если они сами решают, кто нуждается в лечении, пусть и лечат они сами! Она отдаст "комиссарше" папки с рентгеновскими снимками, температурными графиками, со всеми записями - свидетельствами беспрерывной и почти безнадежной войны профессора Забродского и его дочери против палочки Коха, а сама уйдет. Куда ей идти? Об этом Мария не думала. Как только Тихомирова укатит со своим красноармейцем на облучке, вновь появится Виля, и если она не ослышалась - он правда ее любит, то...

В конце аллеи санаторного парка в увитой граммофончиками беседке сидели и мирно беседовали Тихомирова и Дубцов.

Мария развернулась и, кренясь на стоптанных каблучках, пошла обратно к дому.

ПЕРЕМЕНА ДЕКОРАЦИИ

Красноармеец-повозочный, который привез в санаторий Тихомирову, уже успел набрать воды для лошадей (вода вытекала из пасти каменного льва в глубине парка), но почему-то не понес к лошадям, а пошел с ведром кружным путем, вдоль забора пансиона. Вода то и дело выплескивалась из ведра, оставляя на ракушечнике дорожки влажные пятна.

Дойдя до места, где забор был пониже и одно из деревьев чуть ли не ложилось на забор, красноармеец поставил ведро, вскарабкался по веткам дерева на забор и спрыгнул с другой стороны. В саду пансиона было тихо и влажно, пахло опавшим листом, господа в осенних пальто, с теплыми кашне на шее гуляли по аллейкам и раскачивались в гамаках, как будто не было ни революции, ни гражданской войны. Самый дряхлый больной возлежал в кресле-качалке, накрытый клетчатым шотландским пледом. При виде красноармейца он и ухом не повел.

Из-за зеленой изгороди появился однорукий.

- Крымский воздух целителен, не правда ли? - произнес красноармеец фразу, которую ни один повозочный, или, как их называли, ездовой, не выговорил бы ни за какие шиши.

- Да, - ответил ему однорукий, - но в груди теснит.

С крыльца сошел Гуров:

- Поручик Ружицкий, вы с ума сошли! Кто разрешил являться в пансион?!

- Нужда привела, - отвечал "красноармеец", он же поручик, - надо срочно менять дислокацию.

- Почему?

- Потому что вы поспешили удрать из города, господин ротмистр.

- Не понимаю ваших намеков. Что же мне, большевиков дожидаться? - Гуров снял шляпу, вытер платком взмокший лоб. - Я воспользовался случаем, у старшего лейтенанта Дубцова был автомобиль.

- То-то, что у Дубцова! Только вы изволили испариться, как пришел ответ из заграничного центра на ваш запрос о Дубцове. Ему действительно два года назад было поручено сдать французским экспедиционным властям коммуниста, болгарина Райко Христова, и он действительно вернулся с распиской, что Христов расстрелян в их плавучей тюрьме.

- Почему же такая паника?

- Потому что расписка - липа. Французы в глаза не видели ни Дубцова, ни Христова. Как выяснилось, Дубцов был знаком с болгарином еще с Балканской войны тринадцатого года, и он его где-то прятал, пока французы не убрались восвояси вместе со своей тюрьмой.

Гуров со шляпой в руках превратился в подобие манекена из магазина готового платья.

- Вы... вы... - наконец с трудом выдавил он из себя. - Вы, Ружицкий, не понимаете, что принесли! Это значит, что Дубцов еще в восемнадцатом году работал на красных. Конечно, он не сдал болгарина французам. Теперь я даже могу сказать, где он его прятал! Здесь! В санатории! Спросите у мадам-капитан. Дубцов гостил у Забродских как раз в это время. С приятелем! Все ясно! Он переодел его в штатское... Даже свои запонки ему отдал с якорьками... и переправил в Турцию, где Христов превратился в Михалокопулоса!..

- Как же так?.. - Ружицкий посмотрел на Гурова с нескрываемым презрением. - Как Дубцову удалось обвести вокруг пальца такого травленого волка, как вы?