Пока Валерия Павловна отскабливала в нашей душевой гуашь, Жора умыкнул ключики из оставленной в кабинете сумочки, сунул под мышку приборчик Самоделкина и чёрным стрижом упорхнул из отдела. До сих пор не вернулся. Первый час я выпытывал у Мудролюбовой, во что был одет пропавший супруг. С микроскопическими подробностями. Розыск – дело точное, приблизительности не терпит. Затем перешёл к обстоятельствам исчезновения, почти поминутно заставив даму вспомнить тот злополучный день. Следующий час ушёл на выяснение возможных мотивов исчезновения. В обычном режиме указанный выше процесс занимает в среднем от минуты до трех, поэтому мировая общественность должна по заслугам оценить мой титанический труд. Когда с мотивами покончили, перешли к лирике – жизненный и трудовой путь, отношения с людьми, увлечения, вредные привычки и прочая лабуда.
Смеркалось. Я предложил Валерии Павловне «Майского» чайку, но, увидев мой чайник, она отказалась. Разговор надо было продолжать, не щадя языка своего. В ход пошли жизненные примеры и знания, почерпнутые из периодической печати. Агата Кристи, Сара Бернар, Клеопатра… Нет, вы не подумайте, что мне не о чем поговорить с дамой. Однажды я мариновал свидетельницу трое суток, без сна и отдыха, подкармливая её пирожками из ларька, пока она наконец не вспомнила все что надо. Выйдя, дама помчалась к адвокату, но тот, не врубившись в тему, её успокоил: «Трое суток? Да, к сожалению, по закону, они это могут». Для тех, кто не понял, повторяю – дама была свидетельницей, а не подозреваемой.
Но сейчас случай иной. Гад Жорик обещал час, я на час и настраивался… Блин, что он там завис? «Пентиум» недоделанный. Хоть бы позвонил.
– Видите ли, Валерия Павловна, – продолжаю я, – мы, сыщики, чужую беду принимаем как свою. А вы хотите, чтоб мы формально, пять минут с вами побеседовали и разбежались?
Подобного бреда я не несу даже на оперативных совещаниях в главке, где бред, как таковой, является делом обычным.
– Я могу идти домой? Или вы мне будете дальше голову морочить?
– Конечно, можете. Но давайте поподробней вспомним ещё один момент, э-э-э… (Сволочь, Жора!) От вашего дома, э-э-э, до ларька, где он покупал пиво, э-э-э, ровно сто пятнадцать метров. Так?
– Не знаю, не мерила.
– Зато мы померили, э-э-э. И, как вы утверждаете, Михаил Андреевич ходил к ларьку постоянно?
– Ну и что?
– Значит, э-э-э, продавец его знает в лицо?
– Может, и знает.
– Почему же он утверждает, э-э-э, что в тот вечер не видел Михаила Андреевича?
– Господи, значит, Миша просто не дошёл. Послушайте, я торчу здесь уже семь часов (Врёт! У меня тоже хронометр есть) и слушаю всякую чепуху. Лучше б я дома сидела, может, Миша звонил! Я в конце концов могу идти?
– Идите! Только у меня к вам последний вопрос. Сколько фонарей стоит на данном промежутке, э-э-э, и сколько из них разбито?
– Не считала, э-э-э.
– Зато мы посчи…
Ну наконец-то!.. Прибыл, землекоп. Добрый вечер, Георгий, добрый вечер, Победоносец. Что вы какой-то не радостный? Будто неделю пива не пили…
Друга окружает густой аромат. Не сомневаюсь, что вы догадались, какой. «Мартини» сложно не признать. Георгий, не здороваясь с Валерией Павловной, проходит в дальний угол кабинета, падает на стул и, насупившись, начинает уничтожать нас взглядом. Я, зная эту особенность Жо-риного поведения, понимаю, что клада он не нашёл. Но, в любом случае, миссия моя окончена, осталось вернуть в сумочку ключи и отпустить госпожу Мудролюбову с миром.
Вернуть ключи… Легко сказать. Валерия Павловна прижала сумочку к своей плоской груди, как алкаш утреннюю бутылку пива. Клещами не вырвешь. Я мигаю Жоре, подкинь ключи на пол, мол, сама обронила, но Жора, похоже, ушёл в астрал и на происходящую действительность не реагирует. Хоть гранату взрывай.
– Валерия Павловна, видите ли…
Черт, как бы потоньше…
– Видите ли… Нам надо вас ещё раз дактилоскопировать…
Жалко, здесь нет какого-нибудь кинорежиссёра, зафиксировать непередаваемую словами мимику Валерии Павловны. Главная роль в Голливуде была бы у неё в кармане. Куда там Мерил Стрип до Мудролюбо-вой. Личико у нашей гостьи сначала свело, потом развело, потом… Нет, не буду даже пытаться…
– За… Зачем?
– Это не наши капризы, Валерия Павловна. Эксперты требуют два экземпляра, а у нас ксерокс сломался. Извините, я вас сразу не предупредил, запамятовал…
Поверьте, я в отличие от напарника не пьян, даже не прикладывался. И не болен, температуру с утра мерил. Но что прикажите Мордолюбовой грузить?
Не дав Валерии Павловне опомниться и обдумать ответ, я хватаю её руку и пускаю в ход валик, пропитанный гуашью. Заглядывает Укушенный.
– Заткнись!!!
Укушенный уходит. Пока Мордо… тьфу ты, Мудролюбова не вышла из предобморочного состояния, шлёпаю её ладони о лист бумаги и гоню в душевую.
– Вот и все, а вы боялись… Бегом в душ, и домой.
Благодаря раздолбайству завхоза Гасаныча горячей воды в душе нет, а холодной типографская гуашь отмывается скверно и, главное, долго. Оставив Валерию Павловну в умывальной, рысью мчусь назад, в кабинет. Жора как сидел, так и сидит в клине.
– Где ключи?
– Что?.. Ка… Какие ключи?