Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах

Всегда снилось что-нибудь хорошее. А тут он во сне почувствовал ужасный страх. Сначала в лицо ему ударил свет, а потом по нему нервно пробежали длинные холодные пальцы. Мальчику это ощущение показалось знакомым. Так перед смертью гладил его тятенька. Не открывая глаз, он осенил себя крестом. Но свет не гас и чьи-то застуженные пальцы продолжали шебаршиться на груди, поверх сорочки. Андрей открыл глаза. Над ним со свечой в руках стояла взъерошенная, вся в белом, сумасшедшая барыня. Она не мигая смотрела на него. Андрей, взвизгнув, отскочил к краю кровати и, весь дрожа, стал вопить, чтобы она его не убивала и чтобы домочадцы спасли его.

После той ночи Григорий приказал перенести кровать Андрея к нему в спальню. Княгиня сюда заходила чаще, но так страшно уже не было. Гриша, зная причуды матери, всегда просыпался и ласково разговаривал с ней. Показывая на Андрея, просил полюбить его. Она беззвучно смеялась. И удалялась, не проронив ни единого слова.

Когда Мария Григорьевна вошла в столовую, где завтракали мальчики, Андрей окаменел от страха. Григорий даже не повел бровью. Легко соскочив со стула, на котором раньше сидел отец, он пошел ей навстречу.

– Бонжур, маман, – ласково приветствовал он и, отодвинув ее стул, пригласил сесть.

– Как вы милы, князь, – благодарно улыбнулась она.

Гриша поцеловал ей руку и снова сел на отцовское место. Дима, взяв свою тарелку, подсел к матери. Андрей, от сковавшего его страха при появлении княгини, уже есть не мог. Серебряная ложечка стала просто неподъемной. Она сорвалась и со звоном покатилась по паркету. Андрей вспыхнул. Он хотел было встать, чтобы поднять ее, но строгий взгляд Григория остановил его. Мальчик разволновался еще больше. Нос его вдруг набряк жидкостью. Он почувствовал, как она течет на губу. Не в силах поднять руку, чтобы вытереть сопли, он несколько раз шмыгнул носом и закашлялся.

– Позови, милая, Ерофея, – попросила княгиня кормилицу.

Небрежно одетый, пошатываясь от неулетучившегося еще хмеля, Кулешов навалился на косяк и мутно уставился на княгиню.

– Ерофей, – сказала она, – мальчику, – и кивнула на Андрея, – подыщите учителя.

Потом, повернувшись к старшему сыну, уже по-французски добавила:

– В нем, дорогой, так много дурных привычек. Не так ли?

– Вы правы, маман.

Мать обворожительно улыбнулась.

– Подыщите… – не меняя хамской позы, передразнил Кулешов. – А на какие деньги-с изволите-сь? Этого, – ткнул он пальцем на Андрея, – он в наследство оставил. А этого, – приказчик хлопнул по карману, – нет…

– Как вы смеете, Ерофей?! – вспыхнула княгиня и принялась горячо и сбивчиво нести околесицу.

– Смею-с, смею-с, – издевательски ухмылялся Кулешов.

– Успокойтесь, маман, – побелев лицом, попросил Григорий. – А ты, Ерошка, ступай выполнять приказание барыни.

– Как же-с?! Побег уже.

– Тогда вон! Ты у нас не служишь больше.

– Кишка тонка, князек, – зло сверкнул глазами приказчик.

Однако многолетнее раболепие взяло верх над взыгравшим в лакее хамством. Кулешов задом, словно боясь, что в него чем-нибудь запустят, ретировался из столовой. А спустя несколько минут бешено разогнавшаяся двуколка выкатила его со двора.

К вечеру того же дня у ворот Мытищиных остановилась пролетка князя Николая Михайловича Львова. Мальчики увидели его из окна. Глядя на вываливающегося из дверей коляски «друга» семьи, Григорий задумчиво произнес:

– Папенька называл его болотной душой или жабой. А он каждого видел насквозь… Приехал хлопотать за Ерошку, – Григорий оживился.

– Андрей, беги ему навстречу.

Мальчик сорвался с места.

– Стой. Выйди к нему спокойно, не запыхавшимся. Раздеваться не помогай. Проводи его в гостиную, усади в кресло и сам садись. Болтай о чем хочешь.

Сам Гриша бросился к себе в комнату переодеваться. Попавшейся на пути тетке Фекле, прислуживавшей им, приказал:

– Орехов, изюму, конфет, бутылку коньяка из папенькиного запаса и одну рюмку… Приготовь и жди меня у дверей гостиной.

Между тем Андрей проводил Николая Михайловича в гостиную. На приглашение мальчика сесть князь никак не отреагировал. Заложив руки за спину, он прохаживался по ковру, сосредоточенно рассматривая его рисунок. Прошло минут десять. Львов начал нервничать.

– Где твой хозяин?

Андрей, расставив ножонки и тоже закинув руки за спину, звонко ответил:

– Брат одевается. Он сказал, что князя Николая Михайловича нельзя встречать в неглиже.

Львов довольно уркнул и посмотрел на мальчика.

– Так, стало быть, это ты Вражецов? – надавив на исковерканную фамилию, спросил он.

– Мытищин я. Андрей Юрьевич, – все так же звонко, как учил его Григорий, ответил он.

Огорошенный ответом, князь картинно упал в кресло, оказавшееся и для его дородности достаточно глубоким.

– Ну-ну! – проквакал он оттуда.

Теперь и Андрею, поспешно севшему на софу, он показался похожим на жабу. С той стороны, где примостился мальчик, торчала только голова князя, вернее настоящая лягушачья голова. Пучеглазое, сплющенное, почти без подбородка и шеи лицо. Под большим, растянутым до ушей ртом трепыхалась лягушачьим брюшком сизая, плоская глотка.