Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах

На втором этаже особняка, куда подкатил Григорий, дернулась портьера и мелькнуло знакомое, уродливое лицо Львова, которое тут же отшатнулось в глубину комнаты. Григорий по-хозяйски распахнул парадную дверь и лицом к лицу столкнулся с уже порядком поседевшим, но еще бравым на вид Мирзавчиком.

– Киняз, дорогой, – расплылся он в улыбке.

Они обнялись.

– У себя? – спросил Григорий.

Мирзавчик вместо ответа подмигнул.

– Мирза бек, только не мешай мне. Хорошо? – попросил он.

– Ерошка падлес тоже там, – шепнул кавказец и бесшумно шмыгнул в свою каморку.

– Они оба друг друга стоят, – пробормотал ему вдогонку Григорий и ринулся вверх по лестнице, ведущей к гостиному залу.

У самой двери на пути его встал вышедший оттуда дородный детина. Видимо новый лакей Львовых.

– Куда? – заслонив собой дверь, спросил он.

– Прочь с дороги! Я к князю.

Детина цвикнул, нарочито медленно провел языком вокруг десен, будто выдавливая оттуда застрявшую пищу, и сказал:

– Князя дома нема.

Григорий резко ткнул его в солнечное сплетение, отчего детина, разинув рот, согнулся пополам. Затем, вывернув ему за спину руку, развернул и со всей силы коленкой ударил в зад. Лакей вышиб собой дверь и растянулся почти у самых ног выпучившегося Львова. Григорий ребром полусогнутой ладони ударил лакея по шее, а затем, схватив за волосы, поднял его голову лицом к князю.

– Смотри, хам! Жабу видишь? Это и есть твой хозяин… Следующий раз мне не ври, – и пару раз безжалостно ударил его мордой об пол.

Оставив лакея, Григорий вплотную подошел к позеленевшему от страха Львову.

– Ну что, ваше сиятельство, душа болотная?! Поговорим теперь с тобой.

Охваченный ужасом Николай Михайлович мычал. В горле с бульканьем клокотали застрявшие слова. Вдруг он икнул.

– О, да никак ты подавился, – с издевкой посочувствовал Григорий. – То наше состояние голос подает.

Львов икнул еще раз.

– Нехорошо, дядя Николя. Нехорошо быть подлецом, – негромкими, но полными угроз интонациями увещевал Мытищин. – Грабить средь бела дня своих близких может тебе и к лицу. Однако смею заметить, не благородно, не по-дворянски.

– У ме… У меня, – начал было лепетать Львов.

– Знаю! – оборвал его молодой человек. – Знаю, что хочешь сказать. У тебя все расписки и векселя, которые якобы выкуплены тобой… У кого ты мог их выкупить?! У своих же людей?! Кому это неизвестно?! Кем они подписаны, ты смотрел?! Моей безумной матушкой!.. Кто их ей подсовывал?! Твои люди! Все тот же холуй Ерошка! Он же скотина по твоему же наущению ее отравил… Тетка Фекла видела как он подсыпал ей губительное зелье… Мешала вам подлецам моя матушка. Мешала потому, что, покуда была жива, ее сумасшествие делало все долговые обязательства грязными, фальшивыми бумажками.

– Нет, нет, – замахал руками Николай Михайлович.

– Там среди бумаг несколько подлинных векселей на сумму тринадцать тысяч рублей. Они подписаны мной.

Григорий вытащил внушительную кипу кредиток. Отсчитывая нужную сумму, он, тоном нетерпящим возражений, потребовал написать расписку в том, что такого-то числа, такого-то дня от князя Мытищина Григория Юрьевича получена такая-то сумма.

Николай Михайлович при виде денег немного пришел в себя, хотя дрожи в руках и ногах, как ни старался, унять не мог.

– Э-э-э, князь, – протянул Григорий. – Подлость глупой чернью возведена нынче до больших высот и ставится выше ума. И сильна она и отважна, пока не поддерживается этими людишками… Но вот сердце у подлости вроде труского и обосранного овечьего хвоста… Оно вот такое! – он показал на трясущиеся руки Львова. – И страх у подлости тоже подлый. Ведь признайся, не хочешь писать мне расписки. Все думаешь как надуть Гришку-паскудника. Не правда ли, «благодетель» наш, мать твою ети?! – он резко дернул его за руку, развернув массивную тушу князя к столу.

Николай Михайлович лихорадочно зашарил по нему. Григорий спокойно вытянул из стопки бумаг чистый лист, обмакнул ручку в чернила и вложил ему в руки. Подавая ручку, он случайно, скользнув взглядом по двери, ведущей в Львовские покои, в широкой замочной скважине заметил чей-то глаз. Не надо было иметь особой проницательности, чтобы догадаться кому он принадлежит. Григорий промолчал по этому поводу. Он продолжал свою «увещевательную» беседу.

– Дядя Николя, знаешь чем подлец отличается от честного человека? Тем, что он лучше честного играет роль честного. А сколько выгод от этого… Я понял одно, дядя Николя. Надо быть подлецом. Тебя почитать тогда станут. И опять-таки при капитале, – так рассуждая, он отошел чуть в сторону, откуда подсматривающий никак его не мог видеть.

– Чтобы доказать это, смотри, что я сейчас тебе устрою.