Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах

Все, как один, повернулись к нему. Никогда, ни одни из них в подобные сцены не вмешивался. Ферт вопрошающе посмотрел на безучастно стоящего поодаль тюремного вожака по кличке Косолапый. Тот, пожевывая спичку, в знак высокого соизволения кивнул головой. Но надзиратель уже матюгом остановил Ферта.

– Косолапый! – наконец догадался он. – Где ты? Подь сюда.

Необычное поведение надзирателя привело обе камеры в изумление. Все напряженно наблюдали за Косолапым, слушавшего нашептывания тюремного служаки. Брови Косолапого полезли, как говорят, на полати.

– Он?! – невольно воскликнул вожак.

Надзиратель кивнул и, позвякивая ключами, пошел вдоль решеток. Косолапый, некоторое время о чем-то усиленно размышляя, смотрел на склоненную голову новичка. Покачал густой гривой и, передвинув в другой уголок рта спичку, не глядя на задиру, сказал:

– Не моги чепляться к нему.

– Пошто?!

– Цыц, ублюдок!

Люди по обеим сторонам камер онемели. После непродолжительной паузы Косолапый объявил:

– Это его благородие князь Мытищин Григорий Юрьевич.

Григорий сидел в прежней позе. Не повел и бровью. Он и ничего не слышал. Он толком видимо и не понимал, где находится. Вскоре он лег на топчан и, не двигаясь, пролежал часа два. На спящего князя ходила смотреть вся камера. А он лежал ни разу не почесавшись, хотя даже по щеке ползали два вздувшихся от крови клопа. Потом он встал и больше ни разу не прилег. Ходил вдоль решетки, то закинув руки за спину, то массируя ими себе шею. Иногда, правда, он садился, но вскоре опять вставал, продолжая ходить из угла в угол.

Клопиных укусов Григорий не чувствовал. Его занимала одна мысль, как бы здесь, среди чужих, отталкивающих всем своим видом субъектов, с ним не случился припадок.

Так странно, непонятно для окружающих, он вел себя вплоть до дня своего освобождения. Ключи свободы звякнули для него утром третьего дня…

Несколько раз на его пути становились посыльные Косолапова, предлагавшие ему прилечь. Наконец к нему подошел сам вожак.

– Прилег бы, ваше благородие, – сочувственно заглядывая в воспаленные глаза Григория, попросил он. – Ить усю ночь не спамши.

– Весьма признателен… не могу я…

– Воля ваша, – сказал вожак и больше к Мытищину никто не подходил.

Где-то к вечеру Косолапова подозвал надзиратель, воровато вручая ему записку с воли. Прочитав ее, он невольно встрепенулся и, мельком взглянув на Мытищина, вновь уставился на написанное. Потом и он, как Григорий, заметался вдоль решетки, усиленно о чем-то размышляя и крыл матом всех, кто пытался выведать что случилось. Наконец, придя к какому-то решению, он взял под руку Григория и тихо сказал:

– Разговор есть, ваше благородие.

– Говори.

– Пойдем к свету.

Уже там он протянул полученную записку.

– Читай. Не боись.

Григорий усмехнулся. «Косолапушка, – читал он, – у твоей блоховке отсиживает зловредна личность, княжеский пащенок Гришка Мытищин. Ужо небось знаш. Коль его к завтрему вынесуть вперед ногами плачу 500 рублев и ослобоняю тебя. А захочешь больше отвалю больше. Ярофей».

Ни одни мускул не дрогнул на лице Григория. Он прочел записку еще и еще раз.

– Ничего не пойму, – наконец вымолвил Мытищин. – Голова, как чугунок. Болен я. Понимаешь?..

Вожак кивнул.

– Кто такой Косолапый?

– Я.

Григорий что-то буркнул, отдал записку и снова стал мерить шагами длину клетки. Мысли тяжелыми булыжниками ворочались в его голове. Он чувствовал, в этой записке есть что-то полезное для него. А что, ни определить, ни сформулировать никак не мог… Он скрипнул зубами и, заставляя себя сосредоточиться, обзывал себя последними словами… «Думай, идиот, думай…» и он ее поймал.

Такая простая. Такая спасительная.

Косолапый сидел на том же месте. Григорий подсел к нему.

– Как ты с ним? – показал он на надзирателя.

– Нашенский.

– Дай ему четвертак, – Григорий сунул ему смятую кредитку.

– Это лишку.

– Если есть меньше – дай. Остальное возьми себе. А потом получишь тысячу… Пусть кого пошлет за Яном Варжецовым…

– Нет, барин. Январек за беспокойство, на ночь глядя, башку мне оторвет.

– Не бойся, – этот раз стал успокаивать его Григорий. – Как узнает от меня, еще другом станет тебе.

– Воля ваша… Однако ж, от твоего имени, барин.

– От моего… От моего.

Варжецов вошел в тюрьму по-хозяйски. Все жулье по обеим сторонам прильнуло к решеткам.

– Здорово живете, братва, – по-отечески улыбаясь, поприветствовал он.

С ним здоровались подобострастно, величая по имени и отчеству. Потом одним небрежным движением руки прекратив шум, попросил пыжившегося от удовольствия служителя, открыть дверь в ту половину, где сидел Мытищин.

– Как поживаешь Григорий Юрьевич? Дела твои, что ты мне наказал, как по маслицу катятся.

Пожав друг другу руки, они отошли в сторонку и долго шептались. Варжецов явно довольный потирал руки.

– Косолапый! – наконец позвал он. – Где ты там черная душенька моя?

Осклабившись, вожак подошел вплотную к решетке.

– А ну, дай!

Прочитав записку, он радостно воскликнул:

– Эва, князь! Теперь мы его к ногтю. К ногтю гниду… Не тужи, Григорий Юрьевич. Жди!.. Сейчас я ему устрою. Портки обосрет… В ногах у тебя валяться станет…