- Ну даешь, старлей! - искренне рассмеялся посредник. - Человек за кусок хлеба жизнью рискует. Делает из банок и бутылок посуду, потом везет в деревню - менять на продукты. Нищета у них жуткая. Довел народ до ручки император Хайле Селасие Первый. Кстати, видел я его, маленький, головастый, взгляд злющий-презлющий, будто у него желчь разлилась. Самый настоящий осколок средневековья.
- Вы несправедливы к нему, товарищ капитан третьего ранга, - подал голос Павел Русаков. - Он возглавлял борьбу за независимость, когда на Абиссинию напали итальянские фашисты.
- Воюют короли, а умирают солдаты! - воскликнул посредник. - Это простой народ боролся за свободу, а потом сели ему на хребет местные феодалы.
- Вы по какому случаю ходили в Эфиопию? - снова спросил Исмагилов.
- Газеты надо читать, юноша! На празднование Дня военно-морского флота. В Массаву пришли четыре эсминца: наш, американский, французский и английский, да несколько суданских катеров. Проведен был торжественный выпуск офицеров из военно-морского училища, в котором преподают шведы, потом начался парад. Сначала прошли части эфиопской армии, затем сводная колонна гостей. Лучше всех чеканила шаг, конечно, рота с нашего корабля. Матросы подобрались молодец к молодцу, ногу ставят - земля гудит. Красота! Даже педантичные британцы и те отметили все: и нашу швартовку, и состояние корабля, и выправку парадного расчета. "С русскими приятно шагать в одном строю", - заметил их старший морской начальник.
После завтрака старпом Саркисов провел тренировку вахтенных офицеров.
- Мина с левого борта! - дал вводную он, когда подошла очередь лейтенанта Русакова.
Тот глянул в указанном направлении, увидел черную рогатую корягу, которая и впрямь напоминала плавающую мину. Коряга вскидывалась на волне совсем близко от крейсера.
- Право на борт! - срывающимся голосом выкрикнул он, рванув на себя рукоятки машинного телеграфа, стрелки которого остановились на риске "стоп машина".
Корабль резко накренился, описывая циркуляцию, затем замедлил движение, кладя поклоны на обе стороны. А коряга, ударившись о борт в районе кормового среза, скрылась под кормой.
- Можете петь "Варяга"! - насмешливо поглядел на лейтенанта старший помощник. - Корму нам отхватило по самую стартовую батарею. Кто же в таких случаях ворочает на ветер? Ведь у нас парусность во много раз больше, чем у мины. Да еще застопорили машины, вместо того чтобы дать самый полный. Ведь на большом ходу отжимная волна напрочь отбросит мину, даже если она окажется возле борта. Всем понятна ошибка Русакова? - помедлив, спросил он остальных.
Игорь стоял, опустив голову, багровые пятна выступили у него на щеках и на лбу. Он всегда так предательски краснел, даже шея у него становилась пунцовой.
- Ну ничего, лейтенант, - заметив его смятение, добродушно тронул его за рукав Саркисов. - Первая вводная колом, вторая соколом...
Урманов, стоявший чуть в стороне, был свидетелем инцидента. "Может, и впрямь прав замполит, рановато ему еще доверять стрельбу? - размышлял он. - Первый старт - боевой почин корабля".
Во время обеда по корабельной трансляции выступил мичман Кудинов. Он заверил экипаж, что ракетчики не подведут и поразят цель на предельной дистанции.
"Может, все-таки дать старт первой батарее? - мучился сомнениями командир. - Там опытные специалисты: Кудинов, Шверин... Они подстрахуют Русакова в случае чего..."
После Кудинова обзор комсомольских новостей сделал главный старшина Василий Хлопов. Комсомольский "бог", как его шутливо-уважительно звали на крейсере, рассказал, что операторы боевого информационного центра взяли обязательство, получив исходные данные, выдать ракетчикам координаты цели тютелька в тютельку, а личный состав агрегатных - обеспечить четкую работу механизмов ракетного комплекса.
"Не зря я его переманил на корабль, - мысленно улыбнулся Урманов. Толковый парень, а мог бы загубить себя на извозчичьей работе".
Забавной была первая встреча Павла Русакова с Хлоповым на палубе "Горделивого".
- Здравствуйте, Павел Иванович... виноват, здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! - вскинул руку к виску Хлопов.
- С дезертирами не знаюсь, - буркнул Русаков.
- Какой же я дезертир? - улыбнулся комсорг. - Дезертиры те, которые с войны бегут, а я, наоборот, на войну убег!
- Ну ладно, как живешь-то? - не выдержал характера Русаков.
- Нормально, Павел Иванович. К морю мне не привыкать, четыре года на подводной лодке оттрубил. А здесь по сравнению с лодкой - благодать. Каюта на двоих с умывальником. Иллюминатор открыл - свежего воздуха взахлеб. На мостике - солнышко припекает, ветерок освежает.
- Ты меня и на "Волге" с ветерком возил. Помнишь небось, сколько раз я тебя от инспекторского гнева спасал?
- Ветерок ветерку рознь, Павел Иванович. Мне больше морской по душе, соленый, запашистый!
Радиограмма с берега все не поступала. Видимо, там решали: быть или не быть зачетной стрельбе. Ближе к вечеру погода приутихла, но по морю продолжали гулять, потряхивая сивыми гривами, крутые пятибалльные волны.