Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

По сравнению с журналом «Открываемая Россия» гравюры в переиздании 1799 г. светлее по раскраске, в них четко видны игловые штрихи. Колористическая насыщенность придавала ротовским образам большую живописность, а цветная печать с нескольких досок усилила в глазах зрителя документальность. Но самое главное – это то, что гравюры Рота вступили в издании 1799 г. в явный конфликт с текстом, причем это было не просто несоответствие, а дискурсивный конфликт, порожденный различными версиями описания России.

Сначала я заподозрила, что стилистический и жанровый контраст создан техническими трудностями перевода. Однако впоследствии выяснилось, что установить авторство данного тома вообще довольно трудно. Как гласит подзаголовок, его текст «во многом исправлен и вновь сочинен»[324]. Описывая собственную жизнь как цепь страданий и несправедливых обид, переводчик данного издания – выходец из Малороссии М.И. Антоновский – писал в воспоминаниях: «Между прочими трудами своими, – сообщал он о себе, – перевел он переписку Екатерины Великой с Вольтером, с Французскаго; Путешествие игумна Биноса в Обетованную Землю, с Немецкаго; Нурзагада, человека неумирающаго, с Польскаго; Описание народов, обитающих в России, три части с Немецкаго исправил и почти вновь сочинил, а четвертую всю от себя сочинил» (курсив мой. – Е.В.»)[325].

Судя по фактам его биографии, случай с «вольным» переводом трактата И. Георги не был отдельным казусом в жизни Антоновского. В 1795 г. он был арестован и допрошен в Тайной канцелярии за публикацию текста о России, который вставил в перевод труда Э. Тоце и Ф. Остервальда «Новейшее повествовательное землеописание всех четырех частей света…»[326]. Антоновский был человеком, близким к «новиковскому кругу». По всей видимости, данная тактика была частью масонско-просветительского проекта группы московских интеллектуалов, вознамерившихся использовать переводы для трансляции в образованное общество идей совершенной нации, «чистой нравственности» и «доброго гражданина». Приступая в 1789 г. к изданию журнала «Беседующий гражданин», Антоновский откровенно писал: «Старались мы в оных везде, посредством ли собственных, или заимствованных переводом изобретений, развивать чувствования любви к гражданским добродетелям, и сим образом как бы беседовали с Читателем Гражданином»[327].

Несмотря на репрессии властей, «переодевание» оригинальных сочинений в «европейские одежды» и позже казалось современникам простым способом русификации отечественных элит. Например, Ф.В. Ростопчин советовал издателю «Русского вестника» «называть подлинные сочинения наши переводными… украсить каждую книжку французским или английским эпиграфом и картинкой, представляющей невинную в новом вкусе насмешку (то есть карикатурой. – Е. В.)»[328]. Так что в утверждениях доктора Кларка о европейском переодевании русских была доля правды.

Впрочем, мемуарное заявление Антоновского о полном авторстве четвертого тома было явной похвальбой. Это не подтверждается анализом текста[329]. Раздел «Россиане» начинается с этнографических описаний, сделанных Георги, но потом читатель буквально спотыкается о большой по объему, полемически-назидательный по стилю фрагмент, резко отличающийся от основного повествования, в том числе и прямыми обращениями типа: «Вы, непорочные девицы, не повинны в том…»[330] Сочиненный Антоновским пассаж включен в рубрику нравов и обычаев. Обычно в этом разделе этнографы описывали еду, одежду, орудия труда, потом стали включать еще и верования, праздники, культурные ценности. Это была одна из линий культурного разделения народов. Как правило, в контексте именно таких описаний они обретали оценочные характеристики – «мирный – воинственный», «честный – лукавый», «добрый – злой» и т. д.[331]

К концу столетия под влиянием идей Ж.Ж. Руссо о «естественном», то есть не испорченном цивилизацией человеке – в отечественных описаниях страны и ее жителей появилась еще одна дихотомия: «натуральный – искусственный». В опоре на нее и в контраст рассуждениям Георги Антоновский декларировал эстетику «природного русского». С упреком к соотечественницам он писал: «При нарядах Купчих и Мещанок, так и их дочерей, никогда уже не бывают забыты белила и румяны. Самые свежие и молодые, к сожалению, к порче их природной чрезвычайной, а большею частию, а особливо в Калуге, красоты, очень много употребляют сих, не нужных им прикрас»[332]. Он уверял «единоземцев», что «природная чрезвычайная русская красота» искажается от употребления косметики, ношения иноземного платья, от диет. Анормальность изменения тела объяснялась культурно-психологическими расстройствами или недооформленностью обладающей им личности.