Вход не с той стороны

     Боль немного утихла, и я с удовольствием покомандовал Гердой. Она неумело, но старательно разделала козла. Два больших куска оставила для запекания, а остальное сложила в стандартный армейский бачок для доставки горячей пищи, залила рассолом, закрыла крышкой и поставила его в ручей под проточную воду. Вода холодная, мясо, надеюсь, не испортится. Потом она плескалась в озере, костер прогорал, и в итоге мясо оказалось в углях, посыпанное специями и завернутое в широкие пальмовые листья. В один пакет Герда добавила кислых маленьких ягод. Я их нарвал еще в первое путешествие наверх и успел несколько штук съесть еще позавчера, и пока ничего страшного со мной не случилось. Вкуса ягоды были достаточно кислого, но приятного, немного отдавали можжевельником.

     Температура к вечеру так и не поднялась, ужин получился великолепным, и Герда страшно гордилась собой, намекая, что готовить теперь она умеет и я ей совсем незачем. Я активно возражал, намекая на другие свои достоинства, совершенно пока не раскрытые.

     Бездонное небо, усыпанное миллионами ярких звезд, прохладный ветерок, настроение отличное, мясо вкуснейшее, вино еще лучше, рядом очень красивая, но слегка вредная и ехидная девушка. Не это ли первые признаки того, что жизнь удалась? Я был доволен и собой, и всем на свете, и пока мне совершенно не хотелось искать людей. Кстати, в той стороне, куда летел самолет, казалось, что мигают какие-то огоньки. Но это ничего пока не меняло.

     Выздоравливал я восемь дней. На девятый на плечах остались только вертикальные красноватые полосы, которые немного побаливали и еще больше чесались, но раны зарубцевались полностью. Температура у меня ни разу так и не поднялась. Герда первые четыре дня готовила еду, ловила рыбу, всячески меня лечила, но на пятый заявила, что я на пути к выздоровлению и все это вполне могу делать сам. Чем я и занялся. Мясо просолилось, я его промыл, вымочил и вывесил на ветерке просушиться. Потом соорудил небольшую палатку из брезента, а ниже по склону сложил из камней маленькую печурку. Долго думал, как от печки до палатки провести трубу, не придумал и просто выкопал неглубокий ров, который потом перекрыл ветками и завалил камнями и землей. По этому рву в палатку попадал, попутно охлаждаясь, дым из печки, где я разжег небольшой костер из сухих веточек и шишек. Так получилась коптильня. Мясо коптилось долго, дня четыре, но в итоге получилось совсем неплохо. И главное, оно теперь могло долго храниться. За это время Герда успела завалить на верхнем плато еще одну животину, другой породы. Мясо у неё оказалось жестким и полностью пошло в коптильню. В общем, время проводили насыщенно и с большой пользой.

     Отношения наши с Гердой не продвинулись ни на каплю. Я так и не проявлял интереса к ней. По крайней мере, открыто, что стоило мне нешуточных мук. Она же продолжала нейтрально меня провоцировать, совершенно невинно, якобы без умысла, но я подозревал, что совсем наоборот. Ничего, подождем.

Ориентировочно 20.07.2005 года по земному летоисчислению. Новая Земля. Время неизвестно. Место неизвестно

     Я сидел на камне почти на краю обрыва и подгонял под себя ремни подвесной системы. У немцев по конструкции вертикальные ремни цеплялись за поясной ремень с одной стороны от бляхи, проходили за шеей и цеплялись с другой. На них в ряд располагались подсумки для восьми магазинов к FG-42. По четыре с каждой стороны. Сзади они ничем не фиксировались, что я и решил исправить. И себе и Герде. Небольшой патронташ на пять патронов, крепящийся к прикладу траншейного дробовика М-1897, приватизированного у меня Гердой, я уже смастерил, и теперь пришивал к подвесной дополнительную шлейку, периодически посматривая на лежащую передо мной долину в бинокль.

     Все было как всегда. Внизу бродили табуны разных копытных, над падалью кружились стервятники, шастали по саванне разные падальщики. Рощицы, ручьи, болотца, воздух дрожит от жары. Не то, чтобы я кого-то ждал, но люди в этом мире были, даже сравнительно недалеко. Но кто они и как здесь оказались — было неизвестно. И, по моему твердому убеждению, мы должны были быть готовы ко всему, люди могут оказаться очень даже разными. Человеческой подлости и мерзости границ нет.

     Я проткнул очередную дырочку. В выкидном стропорезе немецких парашютистов-егерей образца 1941 года с обратной стороны ручки располагалось хорошее шило.