- Да, сэр. Могу, сэр. Вертолет в норме сэр. Почти, сэр, - от волнения или от шока Ричард перешел на уставной язык.
Я достал флягу и протянул ее пилоту. Он отхлебнул, зашипел от боли и вернул.
- Яцек у меня здесь уже третий второй пилот. Были Джонни и Том. А я все целый. Не совсем целый, но живой. Как считаете сэр, пора, наверное, завязывать с этим делом? - Ричард сидел неподвижно, как окаменевший, только рука легонько манипулировала ручкой управления.
- Завязывай, Ричард.
Что я могу ему еще сказать? Это был его третий пилот, а он жив. Везение штука переменчивая, летчики в России, если оставались живы, после третьего летного происшествия списывались на землю. По собственному желанию. Точно знаю.
Я полез в грузовой отсек. Попытался было затащить поляка на борт, но одной рукой не смог, а вторая не слушалась. Привалился к переборке рядом со своими женщинами.
- Держитесь, девочки?
- Коньяку дай...
Мы сидели и пили за Томаса, вытащившего нас из мясорубки, пили за совсем неизвестного нам поляка Яцека, не побоявшегося выскочить из вертолета мне на подмогу, пили за Ричарда, похожего теперь на Фредди Крюгера, а не на Фредди Меркюри. Вертолет начал рыскать и проваливаться, запахло дымом, а Ричард орал нам из пилотской кабины, что осталось еще немного и он обязательно доведет этот аппарат до Лимпо, и просил Ингу не переводить его в Кейптаун, потому что муж бросит, как только увидит его морду. Томас безмолвно лежал на полу, со спокойным выражением лица и сжимал в руках подаренный ему пулемет, а поляк за бортом, вися в страховочных ремнях, совершал свой последний полет.
Мы все-таки долетели. Вертолет, чадивший как паровоз, рухнул на посадочную площадку. К нам никто не спешил, потому что в вертолете разбило рацию, а наши рации диспетчерская почему-то не слышала. Ночь, скорее всего, на вышке никого и нет. Я вылез из вертолета и уставился в сторону города. Больше никто ко мне не присоединился. Ричард потерял сознание, Инга и Герда не могли шевелиться, потому что у Инги нога стала похожа на слоновью, у Герды плечо опухло до подушечного размера, а еще они были пьяны, как портовые грузчики. Я стоял и смотрел, и, наконец, увидел бегущих к нам от вышки людей.
22 год. 29 число 7 месяца. Новая Земля. Дагомея, пос. Лимпо
Что было потом, я помню очень смутно. Нас везли в больницу, Инга и Герда матерились, как сапожники. Потом меня водрузили на операционный стол и вырубили наркозом, очнулся в больничной палате, со своими женщинами рядом. По левую сторону кровать Инги и она сама с ногой в гипсе, по правую - койка с Гердой. Этой заковали в гипс и шею, и плечо. Она сползла с кровати и крепко меня поцеловала, два раза. Один раз за Ингу. Та сползти не могла, костыли еще не принесли.
Чувствовал я себя совершенно невменяемым. Раны не болели, но голова была похожа на пустое ведро, ржавое.
Пришел милейший и импозантнейший мсье де Бюсси. Точнее, Жак Арман де Бюсси, основатель и бессменный главный врач городского госпиталя, и, перемежая свою речь французскими аналогами нашего мата (я немного знаю французский язык), пояснил, что с нами все нормально, и через неделю он даже разрешит нам ходить. Но если мне еще раз придет в голову подвергнуть опасности этих прелестных дам, то он меня вызовет на дуэль и застрелит, потому что он француз, следовательно, по определению бретер и дуэлянт.
- Жак, - я с ним познакомился на вечеринке в честь счастливого спасения четы фон Валенштедт, значит, мог так его называть. - Вызовешь, я не против. Что с дамами?
- Да у...
- Не беспо...
- Девушки, тихо. Я верю, - твердо сказал я, в сумасбродстве своих женщин сомневаться не приходилось, имелись на то основания, - но все же хочу услышать врача.
- У мадемуазель Ингеборги смещение коленной чашечки и растяжение, а у мадемуазель Гертруды вывих плечевого сустава с разрывом плечевой сумки. Не беспокойтесь, Юрий. Красота не пострадала, и через пару недель они смогут танцевать. А у вас, Юрий, дырка в боку с мой кулак, и нога поцарапанная. Из чего по вам стреляли, из авиационных пушек?
- С нами все хорошо, любимый, - это Герда.
- Правда, - это Инга.
- Что с Ричардом?
- С Ричардом все нормально. Я, правда, посадил рядом с ним сиделку, молодой человек рвется снять бинты и посмотреть в зеркало. Из его физиономии я удалил кучу осколков, но он будет выглядеть почти пристойно. Между прочим, тут к вам целая делегация. Пускать?
Конечно, пускать.
Ворвались первыми Руди, Ольга и Курт. Курт рявкнул в коридор и прижал дверь спиной.
- Дети мои... - это Ольга.
- Дети мои... - это Руди.
- Не ррыдать. Это солдаты, а не зеленое дер-рьмо... Дети мои... - это Курт.
Убедившись, что мы живые, и нарыдавшись, Ольга и Руди утёрли слёзы, а Курт попытался засунуть мне под подушку фляжку с коньяком, был уличен и отступил на перегруппировку. Валенштедты заявили, что до нашего выздоровления никуда не едут, а завтра забирают всех на биологическую станцию. Курт поддержал. После этого они удалились, оставив несколько корзин с едой и фруктами.