Входящая во Мглу

— Он поделился со мной своими планами. Я сказал, что он слишком рискует. Необходима кровь, смерти — их заметят — и опасные чары. Мы поспорили. Я не отдал бы ему свою кровь — никто бы не отдал, — и он согласился на меньшее: заплатить лишь человеческими жизнями. Я уехал на безопасное расстояние, в Севилью, и принялся собирать нужных нам мужчин и женщин, материалы, искать место… Я запер наших пленников и начал вплетать великое заклинание в сами стены. Явился Эдвард, и я помогал ему создавать машину, пока совсем не выбился из сил. Он отправил меня отдыхать до завершения подготовки.

Вокруг меня свернулось полувоспоминание-полувидение. Я дернулась прочь, но оно уцепилось за меня. Я видела призрачные лица мужчин и женщин в лохмотьях восемнадцатого века и чувствовала, как их муки отдаются в моем собственном теле.

— Накануне Дня Всех Святых он пришел за мной. Мы отправились в собор и спустились в подвал рядом с Ла-Гиральдой. Стены и пол изрезали новые символы, написанные мелом и углем, золотом и кровью. Я не стал изучать их — меня слишком заворожил вид того, что мы создали.

Возбуждение. Сотни тайных слов и образов заполнили меня, блестя на темном камне.

— В глубине подвала на платформе стояли на коленях две дюжины мужчин и женщин — все дети улиц, потерянные, забытые, — связанные внутри машины, которая удерживала их с серебряными лезвиями у шей, вела к единственному моменту и цели.

Холодное острие поцеловало мой затылок, волосы встали дыбом.

— Они не узнали боли и ужаса от смерти своих собратьев. Мне не нужны были муки, только смерть. Кто-то хныкал и стонал в отчаянии, когда мы вошли, но стоило появиться Эдварду, и воцарилась зачарованная тишина. Такова всегда была его мощь. Мы прошли в центр комнаты, туда, где сосредоточивалась сила заклятия и машины. Все символы вели к нам и от нас, а письмена уже пульсировали скрытой магией.

Я чувствовала ее жужжание, внезапное спокойствие мужчин и женщин, всепожирающее предвкушение Карлоса и смешанное со страхом волнение.

— Он встал у веревки, которая свисала с потолка, далеко от машины, оставив меня в центре. Некоторые иероглифы — черные, как плакальщики на свадебном пиру, — меня смутили, но времени возражать не было. «Начинай», — скомандовал Эдвард. Я заговорил, и нити заклинания сплелись воедино — призрачные, жаждущие энергии. Я протянул руки к машине, и Эдвард дернул за веревку.

Сила звенела и сотрясала стены, потом раздался рев, и я в шоке почувствовала стремительное прикосновение лезвий.

— Головы полетели с плеч, и горячая жидкая сила хлынула вперед, насыщая меня. Я впитывал их кожей, мое тело и разум поглощали жизнь и смерть, смешавшиеся в одно напряженное мгновение. Невысказанные крики ворвались в мой мозг, заполнили рот, пошатнули, волной пробежали по телу. Их сила затопила меня, и я потянулся к заклинанию, отдавая ему пропущенные через себя жизни.

Я дрожала от его воспоминаний, корчилась в оргазмическом потоке жизни и смерти, проносившемся сквозь тело, которое было и не было моим, — потом рухнула в боль и отчаяние.

— Экстаз от быстрых чистых смертей разлетелся вдребезги, когда Эдвард вонзил клинок мне в спину. Он произнес слово и стряхнул черную кровь, которая лилась из моей раны, в центр. Последние темные символы вспыхнули, и я упал на колени. Эдвард встал надо мной и погрузил нож в мою грудь. Я закричал, и недавно убиенные закричали внутри меня. Он повернул нож, разрывая мое сердце, которое билось чужими жизнями.

Агония. Нет сил визжать. Карлос продолжал:

— Я кричал и умирал за них. Умирал за каждого из них, кошмарнее, чем умирали они, крича за каждого, за всех. Их кровь, теперь моя собственная, пролилась вновь. И сила их душ сияла как белый огонь, наводняя подвал, вспыхивая символами, и все затопило фосфорическое белое пламя заклинания, ослепившее меня.

Тишина.

— Я почувствовал, как что-то разорвалось в груди. Тьма окутала меня, но я слышал, как Эдвард ходит, смеется. Он присел рядом со мной и дотронулся до моей головы. "Ты прекрасно справился", — сказал он. Даже слепой я видел мимолетный нимб украденной силы, пульсирующий вокруг него. Я потянулся к нему, и агония сотрясла мою грудь. Я упал на пол, словно раненый ребенок, не в состоянии двигаться или говорить. "Я навсегда останусь в твоем сердце", — снова засмеялся он и покинул меня.

Влияние слов Карлоса слабло, под конец иссушая меня.