Входящий в Свет. Роман-лабиринт

– Бо-о-о-б! – резко одёрнул Игорь Самуилович. – Не тронь эксперта! Ценный кадр. А твоих мордоворотов, я в любой момент пучками натаскаю с любой грядки! В общем, не бузи… Каждому своё, тебе – война… Вот и воюй на войне, не здесь. Всё пошёл, прохладись! На улице подожди.

– Но босс… – Боб ещё что-то хотел сказать, но упёршись в глаза Плешака и смутно угадав какую-то запредельную, даже не совсем человеческую, словно потустороннюю опасность, вмиг охладился.

– Лады, босс. Хорошо… Я пошёл. Ждать…

И стрельнув взглядом на напрягшегося всем телом Кузявина, слегка кивнул честной компании, ухмыляясь и посвистывая, не спеша, пружинно и собранно, чуть покачивая плечами, пошёл на первый этаж к выходу.

– Ты тоже, Козьма… Сам не нарывайся. Ребята у меня горячие… Афганцы. Лучше сосредоточимся на том, что малозаметно… Как будем астрал разруливать? – Игорь лукаво перевёл лучистые пронизывающие глаза с Кузявина на Соловья и широко осклабил в улыбке ровные, красивые, в два ряда крупные, как у волка, зубы.

Глава 63

Я не понимал брата. Чего ради он, такой опытный и великий воин, – «тормозит»?

Мы торчали в этом «Мухосранске» уже битых двое суток и ни черта не предпринимали…

Я видел, что Иван бродит по окрестностям. Как одержимый, выискивая одному ему ведомые ответы на никому непонятные, кроме него самого вопросы…

То он возвращался из своих «походов» со спокойным умиротворённым выражением лица и твёрдым взглядом принявшего правильное решение человеком, то опять метался в поисках нужного, но никак не поддававшегося его разумению смысла.

Ночами его пыхтение и сопение, неясное бормотание и порой довольно угрожающие выкрики приводили нас с Гриньком в настороженное состояние людей, вынужденных делить ночлег с не совсем нормальным человеком…

А утром, как ни в чём не бывало, Иван снова пускался в свои «паломничества» по родным пенатам, и в очередной раз мы с тревогой ожидали его «туманного», полного неизвестности прихода и последующего настроения…

Во мне все его скитания вызывали яркие и очень осязаемые картины собственного прошлого, когда я сам проводил довольно длительные и запоминающиеся периоды времени в тайге, степях и среди сопок Дальнего Востока… Среди диких зверей, золотистого зверобоя, безумствующего ветра на голых открытых пространствах, или поросших розовыми «набалдашниками» валерианы горных лугах, а то и вовсе лакомясь нежно-розовыми лотосовыми цветами Приханкайской долины, я был по-настоящему счастлив, свободен и дик, как сорняк вьющегося стебля сои, зелёный трёхлистный женьшень или пятнистый красавец-леопард.

«Кодекс самурая» впоследствии открыл мне глаза на очевидную хрупкость моей индивидуальной человеческой жизни, которая в любой непредсказуемый момент могла исчезнуть в нерасторжимом единстве Универсума подобно ледяным волнам «Лены», не имеющим отдельного существования без реки…

И теперь, чувствуя нашу с братом почти мистическую общность и родство, я каждой клеточкой своего организма остро переживал «нутряной ток» всех его душевных движений, почти вплотную осязал эту героическую работу духа моего близкого существа…

Поэтому, однажды, под вечер нашего третьего дня пребывания в Зауральске, когда его «борения» выкристаллизовались наконец в чёткую форму одного единственного решения, я первый, сразу и всей своей сутью, понял это.

Наутро свежий и улыбающийся Иван сказал нам:

– Вот, пацаны, Вам и Юрьев день! Сегодня или никогда!

– Что «сегодня или никогда»? – недоумённо спросил я.

Вместо ответа Иван вывел нас, меня и Гриню, из нашего убогого жилища, и мы безоговорочно, как отставшие утки за вожаком, потянулись за ним сквозь пронизывающую до костей морось в предрассветную зябкую темень.

Идти пришлось долго…

Зарево рассвета маячило впереди буровато-малиновым отливом растёкшейся по горизонту небесной вулканической лавы. Казалось, ещё чуть-чуть и рванёт, разнесётся по свету горячая магма нечаянного конца света…

Но ничего подобного не происходило… Мы просто шли и шли по заиндевевшим щёточкам, кустикам и зарослям удивительно зелёной и упругой в это время года травы.

Иван легко и стремительно преодолевал неудобные участки луговой дикой поросли от крапивы до цепляющейся за одежду разнокалиберной по высоте малины, оранжевой от мелких ягод облепихи, потерявших глянцевый лоск бусин шиповника на оголённых ветках…

«Чего он несётся, как боевой конь?» – слегка раздражённый этой утренней скороходью думал я. Но поглядев на Гриню, который ответственно, бодро и весьма серьёзно отмахивал с правого боку чуть позади меня, я тут же проникся сугубой деловитостью моих попутчиков и отбросил навязчивое недовольство за ненадобностью.

Прошло около получаса и, судя по всему, погода уже радовала безветренным благодушием предстоящего тихого и ясного осеннего дня…

Туч не предвиделось, круглое улыбающееся солнышко, выглядывающее почти вполовину из-за горизонта, сочилось блаженством и крайней приветливостью, а мы, наконец-то, вышли к какому-то удивительно неоглядному полю и остановились, вдыхая вкусно-пряные ароматы чисто уральской «закваски»…

– Здесь… – задумчиво протянул Иван.