«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

В сфабрикованном деле Смышляева список жителей Кояново, которые входили в повстанческий взвод, больше, чем было арестовано по делу № 6857. Так, не был арестован осенью 1937 г. замдиректора МТС по политчасти Волегов С. С. Может быть, он был исключен из списков благодаря своей докладной от 14.07.1937 г. в Пермский горсовет. В докладной Волегов описывал «подрывную работу» сельсовета, руководства колхоза, мечети[632]. Но, вероятно, раз Волегов все же попал в список, он был арестован 18 декабря 1937 г. Его обвиняли в участии в контрреволюционной повстанческой организации, члены которой уже были осуждены 15 ноября 1937 г. по делу № 6857. Можно предположить, что новые аресты были инициированы директивой Ежова № 50194 от 10 декабря 1937 г. о продлении сроков «кулацкой операции» (первоначально на операцию отводилось четыре месяца)[633]. В список он попал в качестве заместителя директора МТС, т. е. как хозяйственный руководитель. В характеристике, данной ему новым директором МТС Гудилиным, главным недостатком Волегова было следующее:

«Несмотря на все вопиющие безобразия в МТС, отрядах, колхозах… в его докладных записках Обкому ВКПб всегда сквозит полное благополучие и успех, он боролся за длинные и красивые резолюции партийных собраний и совещаний, но не боролся за их выполнение»[634].

В феврале 1939 г. дело было прекращено «за отсутствием состава преступления». Обращает на себя внимание то, что «особые методы ведения следствия» (избиения, обман, уговоры) к Волегову и другим жителям Кояново, арестованным в декабре 1937 г. и позже, не применялись. Так, судя по протоколам допросов Волегова, на каждом допросе следователь Каменских зачитывал Волегову показания Смышляева и других участников предыдущего дела и призывал Волегова сознаться[635]. Примерно то же мы находим в протоколах допроса арестованного 4 января 1938 г. учителя Сайманова[636]. Волегова и Сайманова допрашивали четыре-пять раз в течение 1938 г., свою вину они отрицали. Таким образом, можно констатировать, что в отношении арестованных жителей села Кояново жестокие методы ведения допросов в декабре 1937 г. и весь 1938 г. не применялись.

Выводы

Жертвами операции в селе стали в первую очередь активные верующие мусульмане, за ними — административно-хозяйственные работники села. Расстрелянные мусульмане давно находились под присмотром НКВД, на них собирали сведения, доносы и, вероятно, завели специальные формуляры. Религиозные активисты, на языке приказа 00447 — «церковники», были потенциальными жертвами в атеистическом государстве. Политика советского государства в отношении религии не могла не вызывать критику у верующих людей. Такая критика интерпретировалась как антисоветская агитация. Мулла и члены совета мечети села Кояново были включены в первую категорию подлежащих репрессиям граждан.

Политика государства в отношении деревни (постоянное выкачивание средств при помощи многочисленных налогов, самообложений) вела к значительному ухудшению жизни крестьян и, следовательно, недовольству, провоцировала протестные высказывания, нежелание работать в колхозе. Посевы сокращались, колхозники часто не выходили на работу, так как, пытаясь выжить, занимались своим хозяйством (косили траву для личного скота, торговали, уезжали на заработки в город). Неурожай 1936 г. стал причиной хозяйственного кризиса в прикамских деревнях. Зимой 1936–37 гг. в Кояново умирал от голода скот.

Плохая собираемость налогов активизировала вышестоящее начальство: горсовет прислал проверяющие комиссии. А сотрудники НКВД придумали широко разветвленную диверсионную и вредительскую организацию, члены которой специально морили голодом скот, не ремонтировали технику и всячески ухудшали жизнь простых советских людей. Этим они отчасти сняли социальное напряжение, вызванное недовольством от голодной и тяжелой жизни, «найдя» и покарав конкретных вредителей-начальников.

Операция в селе проводилась в два этапа. Первый начался 6 августа и длился до конца месяца, когда люди были приговорены к расстрелу. 26 сентября начался второй этап операции: все арестованные были осуждены тройкой на 10 (один — на 8) лет ИТЛ. Таким образом, все соответствовало установлениям приказа 00447. Всего расстреляно было семь человек, одиннадцать отправили в лагеря.