Включить. Выключить

Желание Уэсли исполнилось: он стал героем. Несмотря на то что его поклонники в основном были чернокожими, среди них насчитывалось немало белых, и все были твердо убеждены, что Уэсли Леклерк способствовал правосудию, невозможному в рамках закона. Характерное для белых отношение к закону уже исчезло в некоторых штатах и исчезало в других, и наблюдать это было тягостно. Семьи некоторых жертв Монстра приглашали в телепередачи и задавали вопросы, которые никак не вязались с нравственностью: «Каково это было — увидеть голову своей дочери в прозрачном пластике? Вы заплакали? Упали в обморок? Какого вы мнения об Уэсли Леклерке?»

Уэсли предъявили обвинение в тяжком преднамеренном убийстве первой степени, и споры велись только о сути этой преднамеренности. Очутившись в центре всеобщего внимания, Уэсли прекрасно понимал: чтобы и дальше привлекать это внимание, он должен предстать перед судом. Признав себя виновным, он появился бы на суде лишь один раз — во время вынесения приговора. Поэтому он не признал своей вины, требовал отменить досудебное освобождение под залог и взять его под стражу. После этого слушания в зале суда к Уэсли обратился солидный белый господин, который представился новым руководителем адвокатской команды Уэсли. За его спиной стояли другие белые адвокаты. К их удивлению, Уэсли отверг их помощь.

— Отвалите и передайте Мохаммеду эль-Несру, что я видел истинный свет, — заявил Уэсли. — Я пойду по пути черной рвани, с юристом, которого мне назначило государство. — Он указал на молодого негра с дипломатом. По его лицу скользнула тень боли, он вздохнул. — Даже если это будет стоить мне десяти лет жизни, я не отступлюсь.

На пути в камеру, после разговора с Кармайном Дельмонико, когда запал немного угас, Уэсли вдруг почувствовал странное волнение. Но оно не имело никакого отношения к словам Кармайна. Оно напрямую относилось к недавнему зрелищу: на расстоянии метра от него из человеческих глаз ушла жизнь. От Чарлза Понсонби осталась пустая оболочка, и Уэсли ужасало то, что он позволил этому злобному духу вселиться в другое тело. Аллах враждовал с Христом и Буддой, и Уэсли начал молиться всем троим.

В него вливалась сила, неслыханная сила.

* * *

Первые сигналы победы прозвучали, когда его отправили на несколько месяцев в Холломенскую окружную тюрьму — до начала суда. Сокамерники встретили его овациями. Его койка в четырехместной камере была завалена подарками — сигаретами, сигарами, зажигалками, журналами, сладостями, одеждой и другим барахлом. Здесь же лежали золотые часы «Ролекс», семь золотых браслетов, девять золотых цепочек на шею, кольцо с большим бриллиантом. И незачем было опасаться, что его изнасилуют в душевой! Даже тюремщики уважительно кивали ему, улыбались, складывали пальцы кружочком — «о'кей!» Когда он попросил молитвенный коврик, ему принесли не какой-нибудь, а ширазский; когда входил в столовую или появлялся во дворе, его приветствовали дружными криками. Его любили все — черные и белые, заключенные и охранники.

Многие люди всех цветов кожи считали, что Уэсли Леклерк вообще не заслуживает обвинений. Редакции всех крупных национальных газет захлестнул поток писем. Телефоны в студии во время радиопередач раскалялись от звонков. Стол губернатора был завален почтой. Окружной прокурор Холломена пытался убедить Уэсли признать себя виновным в убийстве, чтобы ему скостили срок, но новоявленный герой не соглашался. Он твердо решил ждать суда, и дождался.

Суд состоялся в начале июня, за несколько месяцев до намеченного срока: судебные власти решили, что, откладывая рассмотрение дела, только усугубляют ситуацию. Так что пусть суд состоится и все наконец будет кончено!

Никогда еще присяжных не выбирали с такой тщательностью. Восемь чернокожих, четыре белых, шесть женщин и шесть мужчин, несколько состоятельных людей, несколько простых рабочих и двое безработных.

На суде Уэсли объяснил, что не планировал ничего, кроме появления у здания суда в шлеме, не помнил, как стрелял в обвиняемого, и даже не помнил, как взял с собой оружие. То, что его выстрелы были увековечены на пленке, не имело никакого отношения к делу: он всего лишь протестовал против возмутительного отношения к своему народу.

Суд присяжных проголосовал за непреднамеренное убийство и попросил судью о снисхождении. Судья Дуглас Туэйтс, к снисхождению обычно не склонный, приговорил подсудимого к двадцати годам тюремного заключения с разрешением просить о помиловании по прошествии двенадцати из них. На другой вердикт мало кто рассчитывал.