Вкус долга на алых лепестках слив

– Людишки совсем обнаглели! – вещал огромный, трёхрогий, синий они толпе собравшейся нечисти, рогатой, мохнатой, чешуйчатой, костлявой, мускулистой, жирной, пёстрому собранию короче вещал. – Эти люди не уважают никого! Всё меньше верят в наше существование! – немного притих, обвёл толпу собравшуюся взором строгим из-под прищуренных век, со значительным блеском змеиных, золотых глаз. – Если встретите из них кого-нибудь – убивайте сразу, едва они чего-нибудь о вас и о нас вообще ляпнут!

И толпа притихшая слушала. Робко и с восхищённым блеском узких глаз внимал ему четырёхрогий и щуплый демон-отрок, который не то что до груди – до колен бы не сумел вещавшему достать.

– Людей нельзя оставлять, которые не научены родителями и страхом уважать кого-либо кроме них! Иначе не с бобами и с солью придут они, мешая нашим странствиям и свиданиям, а с остро наточенным мечом и листами заклинаний! – демон трёхрогий вздохнул. – Люди очень коварны, запомните, дети! Вспомним печально почившего Ямато-но Ороти, которого так малодушно опоили сакэ, а потом, сонному и хмельному, срубили голову! Людей нельзя ни жалеть, ни уважать! – добавил он резко.

– А то, что это у вас шрам на ухе левом и край мочки отрезан – это тоже какой-то негодяй из низменных людишек этих вас опоил рисовым вином и во сне отрезал?

Все сразу повернулись к огромной скале, куда торопливо нырнули четыре узких рога.

– Ах, это… – вздохнул чёрт синий и огромный. – Это я как-то развеялся слегка с бродячим ронином. Хорошая бы драчка была! – опять вздохнул. – Но та зараза, когда мы оба рухнули, истекая кровью и от усталости, очнулась первая и в ближайший горный монастырь сбежала. Прежде, чем я его нашёл, душонка эта малодушная принял постриг и поселился в одинокой хижине на заднем дворе. А как я пришёл – едва заслон молитв тамошнего настоятеля святого пробивши – так песенку запел, что монахам надобно оставить мирскую суету и склоки… – огромный они сжал кулаки. – Короче, монахи меня оттуда выперли.

– Так ведь даже святые вроде не вечны? – робко высунулась морда четырёхрогая и любопытная из-за дальней скалы, приютившейся почти у заворота реки огненной огромной.

– Святые-то не вечны… – чёрт трёхрогий и синий горестно вздохнул. – Да упрямство этого стареющего ныне аскета старее старика святого того: уже от болезни в монастыре все монахи и послушники там вымерли, уже из мирских не ходит туда никто, а он всё сидит в своей келье и твердит, что отринул всё теперь мирское и драться со мной не будет. Трусливые людишки! – он хряпнул по каменной скале огромной, что устремлялась во мрак пещеры огромной около него – и по шершавой поверхности прошла трещина, а по мохнатой синей ладони струя кровавая сползла.

– Так можно ж просто убить его?

– А ты пошто расселся тут и што забыл? – трёхрогий, синий чёрт сердито повернулся к осторожно прикорнувшему у глыбы отдельной поодаль юурэй.

– Да день в Ямато сейчас! – призрак поморщился. – Я не могу бродить в Срединном мире, когда у них там день. Ужели дрался ты так с тем монахом, что совсем мозги отшибли? Взял да и забыл?

Взревев, они отодрал огромную скалу ближайшую – раза в четыре с него ростом – и хряпнул в сторону женщины, таявшей постепенно от пояса к ногам, скучающе смотревшей на морду его из-под длинных, спутанных, прямых и чёрных прядей.

– Ямато нынче уж зовут Нихон! – ляпнул притаившийся вдалеке хилый и незваный четырёхрогий. – Давно зовут уже. Тебе, похоже, мозги при жизни отшибли ещё, о юурэй!

– А кто-то там, похоже, заделался в горном монастыре уже святым? – призрак с досады вспомнил людскую страсть к словесным боям. – Потому тут и бает кто-то, что монаху тому горло уж не сможет сам перегрызть!

– Да ещё можно… – поморщился огромный, синий и трёхрогий. – Вроде?.. Он, конечно, не святой, но немного силы аскезами своими многолетними уже достиг. Да аура того почившего святого охраняет то проклятое место. Я войти-то могу, но не могу ударить труса того первым, покуда сам он не нападёт. А он, зараза, хладнокровный, сам не нападает первым, чтоб я там вокруг не таскал него и не говорил! И вообще, твою морду и сопляка того четырёхрогого – выглядывает, ишь, из-за дальней трёхзубой скалы, любопытная морда – на свой урок рукопашной и изворотов вообще не приглашал!

– Да больно надо! – поморщился из-под прядей спутанных и длинных юурэй, поднялся, сердито оправив ворот белого кимоно, да широкий правый рукав. Да величаво уплыл.

Под взорами толпы, огромной, страшной и ненавидящей, выполз из-под дальней скалы трёхзубой хилый отрок-демон четырёхрогий, да уныло прочь пошёл, повесивши голову.