Вкус Яда (ЛП)

Это случилось в конце месяца, в день, когда жрецы обновляли нанесенные на детях отметки. Их всех подняли с постелей, Арвин умудрился встать в очередь последним — невелика заслуга, учитывая, что вставшим в хвосте пришлось дольше всех ждать возвращения ко сну. Жрец принялся за работу, размашистыми движениями кисти ставя красными чернилами символ Илметера на детских запястьях. Арвин стоял скрестив пальцы, сильно сосредоточившись на желании, чтобы в этот раз его обошли вниманием.

Один за другим дети получали клейма на и покидали комнату, пока не остался один Арвин. В тот момент, когда жрец, держащий кисть, с которой на пол падали капли краски, повернулся к юноше, произошло нечто странное. Арвин ощутил нечто вроде щекотки в затылке, и послышалось низкое гудение – такое же, что и этим утром в таверне.

Внезапно взгляд жреца стал рассеянным. Он посмотрел на стену и поморщился, будто пытаясь что-то припомнить.

Арвин не упустил свой шанс. Он сунул руки в карманы, достаточно глубоко, чтобы скрыть оставшиеся чистыми предплечья и вышел из комнаты, притворяясь, что ему разрешили уходить. Вместо ожидаемого юношей окрика из помещения донёсся стук кисти о стенки фляги. Жрец чистил её, собираясь уходить.

Позже ночью, когда Арвин убедился, что все дети спят, он вылез из окна на третьем этаже и спустился вниз по верёвке, которую тайно плёл несколько месяцев. Просидев в подвале четыре дня и дождавшись, когда клеймо, поставленное в прошлом месяце, окончательно сойдёт, юноша решился выйти на улицу. Он был свободен и оставался таковым в течение нескольких декад, пока Гильдия не поймала его на воровстве на их территории.

Слава богам, что использованная при побеге верёвка всё ещё была при юноше. Она казалась обычной, но Арвин вплёл в неё нити, вытянутые из магического облачения одного из жрецов. Шнур обладал свойством сливаться с окружающей средой – например со стеной, с которой верёвка, оставаясь никем не замеченной, могла свисать до того момента, как в ней не появится нужда. Один из схвативших Арвина разбойников споткнулся об неё, обругав «проклятой невидимой штуковиной». Его сообщник, уже готовый обрубить оставшиеся пальцы пленника, опустил кинжал.

– Где ты достал эту верёвку, мальчишка? – спросил он.

– Я её сделал. – Этот ответ спас юноше жизнь.

Все годы после побега Арвин боялся задумываться, что же произошло с жрецом в ту ночь. Он ещё не был готов взглянуть правде в глаза. И он вовсе не хотел закончить как его напуганная собственными снами мать – погибшая, не смотря на способность мельком заглядывать в будущее.

Арвин открыл глаз и взглянул на Зелию. Он больше не мог лгать, отрицая очевидное, – даже самому себе.

– У меня действительно есть дар, – признал молодой человек.

Зелия улыбнулась.

– Я догадалась, потому что у него есть побочные эффекты – когда ты попытался зачаровать меня, у меня зазвенело в ушах, а позже я услышала гудение. Новички часто себя этим выдают.

– Именно, – торопливо кивнул Арвин. – Я даже не новичок. Меня этому никогда не обучали.

– Я не удивлена, – хмыкнула юань-ти. – Псионы встречаются редко, особенно в этой части мира. И их талант часто остаётся незамеченным. Даже если сила велика, её обычно приписывают какому-то другому магическому эффекту.

– Великая сила? – эхом отозвался юноша и покачал головой. – Всё что я могу, это расположить к себе людей. Я не могу их контролировать. Иногда это срабатывает… а иногда нет. Один раз, нет, два раза в жизни я сумел отвлечь…

– Ты можешь достичь куда большего, если я возьмусь за твоё обучение. А я это сделаю, если ты докажешь, что стоишь затраченного времени и усилий.

Заявление поразило молодого человека. Зелия псион? Арвин всегда считал, что его мать единственная, кто наделён подобного рода способностями во всём Хлондете – если не во всей Вилхонской протоке. Но вот, кажется, перед ним стоит существо со схожим даром.

Молодой человек задумался, а хочет ли он вообще учиться? Он смутно помнил, что мать рассказывала о монастыре далеко на востоке, в Кара-Туре, куда её отправили, когда у неё первый раз открылось женское кровотечение. В монастыре царила жёсткая дисциплина, а физические нагрузки были ничуть не меньше, чем в приюте, но, как ни странно, мать всегда рассказывала об этом месте с теплотой. В монастыре её научили экстрасенсорике – искусству, которое она использовала всю дальнейшую жизнь, работая проводником в диких землях на краю Вилхонской протоки. Её услуги пользовались большим спросом, пока не родился Арвин.