Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

На Сицилии любая история начинается с чьей-либо свадьбы или смерти. В моем случае – со всего вместе. И так получилось, что я оказалась за рулем ржавенького «Фиата» на продуваемой ветрами сельской дороге у окраины Алиминузы, маленького сицилийского поселка, с прахом своего мужа в миниатюрной деревянной шкатулке, зажатой между колен. Я почти добралась до оливковой рощи у подножия гор Мадоние, что на северном побережье острова; это были склоны земель семьи Саро, усеянные пятнышками старых абрикосовых и персиковых деревьев.

Когда-то вдоль этой дороги он срывал спелые ягоды с тутовых деревьев, скручивал упругие лозы с тяжелыми гроздьями винограда винных сортов, руками раскапывал почву, чтобы показать мне воочию, как растут клубни дикого фенхеля. Я наблюдала, как он бережно разворачивал наружные слои кожицы клубня. Потом он заставил меня закрыть глаза, поднес мне прямо под нос самую сердцевину, вынуждая вдохнуть землистый лакричный аромат, пробуждающий к восприятию тайн и загадок этих мест. Он настойчиво и целеустремленно показывал мне силу и нежность этого мира природы – тех мест, где он родился. Прошлым летом мы стояли, обозревая склоны, на которых он играл, будучи ребенком.

«Делай что хочешь, но привези хотя бы немного моего праха на Сицилию», – сказал Саро, когда мы стояли на этом самом месте, где я сейчас. Его рак недавно вернулся, но смерть по-прежнему воспринималась абстрактно. Я думала, у нас есть еще несколько лет впереди, может быть пять. И все же он готовился – и готовил к этому меня. Это место было тем самым, в котором он хотел оставить хотя бы часть себя навсегда, – и вот я здесь, преодолела почти семь тысяч миль от нашего дома в Лос-Анджелесе, чтобы исполнить обещание, данное ему тогда.

Звуки августовских сверчков и цикад, ящерицы, снующие в поисках убежища, в котором можно укрыться от полуденного сицилийского солнца, – все это окружило меня. Воздух был тягучим от удушающих ароматов эвкалипта, нагретой древесины и созревающих помидоров. В отдалении раздался звон колокола городской церкви, созывающий людей на обедню. На какое-то мгновение я представила свою семилетнюю дочку, бегущую босиком по вымощенной камнем улице. Вот еще одна причина, по которой я отправилась в добровольную ссылку на сицилийское побережье, – это был единственный способ сохранить ее папу живым в ее памяти.

Я запарковала машину на вершине крутого холма, поставила на нейтральную передачу и дважды проверила ручник. Затем нащупала между ногами коробку, содержавшую останки моего мужа, всю липкую от пота. Маленькая деревянная шкатулочка для колец, в которой когда-то он держал медиаторы для своей гитары, теперь являлась вместилищем частички его самого, которую я сохранила для себя. Коробочка оставила узор из вертикальных линий на том самом месте моего тела, которое он любил больше всего. Время пришло. И все же я не могла заставить себя выбраться из автомобиля.

Саро, будучи шеф-поваром, всегда говорил, что женится на американке или афроамериканке, обладающей кулинарной душой Италии. В его представлении я была итальянкой так, как людям и следует быть итальянцами, – за столом. Для него это значило любовь к свежей еде, почитание памяти и традиций, когда передаешь хлеб и пьешь местное вино. Это была жизнь, в которую я попала случайно, когда мы буквально врезались друг в друга под навесом лучшего во всей Италии магазина с мороженым. Судьба, удача.

Один взгляд – и я поняла, что его глубокие карие глаза таят в своей бездонности немыслимое количество историй и соблазняют меня поведать свои. Его профиль словно был срисован с одной из древних римских монет, а внешность – оливковая кожа, упрямый, волевой подбородок и копна волнистых угольно-черных волос – заколдовала меня картиной, изображавшей меня в его объятиях, вспыхнувшей в моем воображении, словно молния. Я сказала на своем лучшем школьном итальянском «Mi scusi»[1], а он ответил, ни секунды не колеблясь, «Hello». И в тот же миг все завертелось…

Теперь я понимала, что Саро, появившись в моей жизни, почти постоянно творил и создавал новые формы там, где прежде было лишь пустое пространство. Он умиротворял битвы в душе, неведомые даже мне самой, казалось, был всегда готов приласкать самые неупорядоченные, безответственные, несовершенные и противоречивые частицы меня. Вместе мы поглощали эту жизнь, словно с двух рук ели из одной тарелки. Готовые слушать, любить, смотреть в темноту и все равно видеть в ней тоненький серп луны.