Вкус крови

Но таких вопросов Самарин не задавал. Даже когда очень хотелось. Вместо этого он спросил:

– Ты, кстати, сегодня не будешь в наших палестинах? Или на Ладожском?

– Нет, я сутки дежурю. И в ночь.

– Ну тогда до другого раза.

Самарин вышел на улицу. О чем он хотел поговорить с Санькой? Он и сам толком не знал. И никакого «другого раза» не будет.

Но и дружбе с Санькой больше не быть.

– Значит, так, – Самарин обвел взглядом Николая Гринько и Альбину Коржавину, – вы совершенно уверены в том, что опознали в предъявленном вам теле труп знакомого вам подростка?

Сухие слова формального опроса заставили Альбину снова заплакать.

– Митя… Дмитрий Николаевич Шебалин, – глухо ответил Гринько. – Год рождения тысяча девятьсот восемьдесят четвертый. Числа не знаю, знаю только, что декабрьский. Стрелец. Откуда родом… Говорил, из Сибири. Врал, наверно?

– Он из Клина, Московской области, – кивнул Самарин. – При каких обстоятельствах вы познакомились?

– Ну, при каких… Нашел я его у себя в сарае. Он на товарняке ехал, да, видать, простыл – там же холодина. Состав тогда чего-то долго у нас на запасных путях держали. Вот он и спустился поискать места потеплее. А у меня… – Николай на миг запнулся, – сын был… Такого же примерно возраста. Погиб в Душанбе прямо на улице – шальная пуля… Мать еще несколько дней в больнице пролежала, а он сразу… – Гринько замолчал. – Ну я увидел этого мальчишку, в дом принес, лечил. Так он у меня и остался.

– Значит, он жил у вас в доме. С какого времени?

– С марта.

– А что произошло потом?

– А потом… – Гринько оглянулся на Альбину. Та вытерла глаза и в упор посмотрела на следователя.

– Он из-за меня ушел, – сказала она. – Считал, что я должна возненавидеть его. Ну мачеха, что вы хотите?

Самарин вспомнил то, что знал об отчиме Мити, и кивнул.

– Он ни слова не говорил, вы поймите правильно, – сказал Гринько. – Но и так все было ясно. Я пытался говорить с ним, но он мне не верил.

– Но ведь так тоже не жизнь. – Альбина вздохнула. – Я ни перед кем скрываться не стану. Даже перед родным отцом. Не такой у меня характер. А тут приходилось встречаться чуть ли не тайно.

– Так и скажи – тайно.

– Ну бред ведь просто! Как будто я ему зла какого-то хотела… А он прямо как волчонок. Ну я и не выдержала. Я такая по характеру, мне прятаться, увиливать – не по нутру. Противно. Я и мужа ни минуты не обманывала. Полюбила другого – так и сказала прямо, как есть. Пришла и выложила. Ну и тут тоже собрала вещи и ушла.

– Значит, Митя ушел из-за вас.

Альбина молча кивнула.

– Ночью сбежал, – сказал Гринько. – Я утром проснулся – нет его. Помчался сразу в Питер, да где его найдешь. Я по всем вокзалам мотался. Негритосика этого из буфета в отделение отвел тогда, помните? Вы про него спрашивали.

– Значит, Митю вы искали повсюду, но не нашли. В детской комнате были?

– Да был же! И этот подонок только плечами пожимал: не знаю, не видел. Я как человека просил его: если появится, скажи ему, что я его ищу.

– У него были другие планы…

Гринько хотел что-то сказать, но Самарин прервал его, обратившись к Коржавиной:

– И что произошло потом? Почему Вы, Альбина Леонидовна, решили спалить дом?

– Да просто зло взяло на всю эту жизнь. – Альбина кусала губы. – Как Митя ушел, он, – она кивнула в сторону Гринько, – вообще перестал со мной разговаривать, вот я и подумала…

– Пусть лучше его не будет вообще, – усмехнулся Самарин.

– Да нет, я не думала, что убью, вообще ничего не думала… Просто злость была какая-то…

Самарин задумался. Возможно, Альбина была бы не такой плохой матерью. Но Митя в это не верил. И не хотел проверять. В результате попал в руки Жеброва.

Что ж, для Мити по крайней мере теперь все кончилось.

– Вот, подпишите ваши показания. Гринько и Коржавина ушли. Дмитрий перечитал протокол: «Проживал у меня с марта по сентябрь 1997 года…»

На прощание, когда Альбина была уже в коридоре, Гринько спросил его:

– А этому, из детской комнаты, что будет? Самарину было нечего ответить.

Потому что дела на своих сотрудников милиция заводит неохотно, даже когда всем и каждому ясно, что он преступник. А если это племянник начальника отделения, да преступление еще надо доказать… Что ему будет?

– Не знаю, – ответил он вслух, а про себя: «Ничего».

– Значит, сухим из воды, – сказал Гринько и вышел.

Проезд до Ладожского вокзала занял, как всегда, чуть меньше получаса.

Дмитрий поднялся к Тане.

– Иван Егорович у себя?

– Нет его. – Та расплылась в улыбке. Должно быть, решила, что он ищет повод, чтобы повидаться с ней. – Уехал на совещание.

– Тогда ладно.

– Ваш подарок… – Таня сделала таинственное лицо, показала глазами на рубиновую каплю и сказала тихо-тихо:

– Пользуется успехом. Мне уже сделали массу комплиментов. Я не говорю о молодых, вроде Анатолия Григорьевича и нашего медэксперта, но даже Чекасов и Селезнев! А уж Славик Полищук, знаете его! Он подошел и говорит…

– Ну что ж, я рад, – сказал Самарин и поспешил уйти. Список восхищавшихся его подарком остался неоконченным.