Вкус крови

– А по-моему, Дмитрий Евгеньевич, маньяк на знакомую не стал бы нападать, – почесал в затылке Никита. – Я, конечно, в психологии маньяков не силен, но мне кажется, они предпочитают незнакомых.

– Ну да, если не считать, например, Сливко, который убивал мальчиков, которых сам же обучал в фотокружке. Еще что-нибудь надыбал по делу Сорокиной?

– Больше почти ничего. Разослали по всем станциям фоторобот убийцы.

Откликов пока никаких. Ну был у ее родителей.

– И что они?

– Они считают, что во всем виноват зять.

– Это я понял, – невесело усмехнулся Дмитрий, вспомнив, как происходило опознание. – Жениться, как известно, надо на сироте.

– Дело в том, что Сорокина собиралась подавать на развод. Потому и поехала на дачу. Она там паспорт забыла, а без паспорта – сами понимаете… Он необходим для подачи дела в суд.

– И в чем причина развода?

– Он ей изменил, я так понял. Они такие тяжелые люди, ничего прямо не говорят, все намеками, недомолвками. «Вы же понимаете» – через каждое слово, а мне надо протоколировать, как я буду их вздохи на бумагу заносить? Он – доцент в Педагогическом университете, она тоже что-то вроде этого. Сложный народ.

Терпеть не могу это миндальничанье. Вроде тех, кто про свою суку говорит: «Наша девочка сходила по-маленькому».

– Ладно, Никита, выпустил пар, давай по делу.

– Ну а по делу вот что. Изменил своей супруге Сорокин Константин Николаевич. Этого она простить не могла. Развод – и все тут. Она, видать, тоже с характером. Вот, собственно, все. Запротоколировано, подписано.

– Так, – Дмитрий потер виски руками, – совершенно непонятно, как такая женщина могла познакомиться с кем-то ночью в электричке, выйти с незнакомым мужчиной в тамбур, да еще отправиться с ним в темную кабину машиниста. «Не верю!» – как говорил Станиславский. И все же – факт.

– А может, у нее с горя крыша поехала? – предположил Панков.

– Не знаю. Мне ее действия совершенно непонятны.

– А может, он был гипнотизер?

– Или экстрасенс? Или верховный шаман Чукотки? Не знаю.

28 октября, вторник

Вокзальное сообщество давно стало интернациональным. Если каких-нибудь двадцать лет назад русскоязычное население Ладожского вокзала разбавляли лишь цыганки в мужских пиджаках и цветастых юбках, прибывавшие «дро форо» на работу из Всеволожска и Вырицы, то за последние годы здесь примелькались и ватные халаты беженцев из Таджикистана, и яркие платки молдаванок, не говоря уж о кавказцах. Если бы знаменитый Рассеянный вылез из отцепленного вагона сегодня, он, пожалуй, засомневался бы, куда прибыл – в Ленинград или Махачкалу.

И все же, когда в вокзальном буфете появился Морис, он сразу привлек к себе внимание. Потому что он был черным. Самый настоящий африканский негр, только маленький, – «на вид шесть лет», как потом запишет в своем кондуите дежурный по отделению.

Он стоял около прилавка буфетчицы Зины, смотрел на выставленные в витрине нехитрые яства, озаглавленные «Продукты в дорогу», и сглатывал слюну.

– Чего, голодный? – обратилась к нему буфетчица. – Папка-мамка-то где твои?

Мальчик не отреагировал на ее слова, и она громко вынесла вердикт:

– Глухонемой, должно. Надо ж, у них в Африке-то тоже глухонемые есть.

– А вот интересно, наших глухонемых африканские понимают или у них другой язык? – изрек сидевший на подоконнике бомж Потапыч. Он только что сдал Зинаиде бутылки и принял пару "Мартовского, а потому был склонен к философическим рассуждениям.

– Так возьми и проверь. – Зинуля пожала плечами и отпустила подошедшему покупателю, в черной кожаной кепке, копченый куриный окорочок, предварительно разогретый в микроволновой печи. – Сколько их тут шляется!

– Не-е, – со знанием дела ответил Потапыч, – глухонемые, они с сорокового километра примерно начинаются. С Апраксина, не раньше. Они до Питера не доезжают.

– Ну так вези его в Апраксине.

Потапыч засопел, но с места не сдвинулся. Он принадлежал к философам античного плана – предпочитал умозрительное мудрствование эксперименту.

Негритенок тем временем подошел к высокому столику на ножке и остановился, внимательно смотря на неторопливо жующего пассажира. Тот наконец спросил:

– Ты что, голодный?

Мальчик не ответил.

– Да он глухонемой! – крикнула Зина. Пассажир подцепил на вилку кусок куриного мяса и показал его чернокожему малышу:

– Хочешь? – а затем объяснил:

– Это курица. Мальчик кивнул и отчетливо проговорил:

– Oui, monsieur. J'ai faim.

– Фу ты ну ты, ножки гнуты! – изрек Потапыч. – Во дает! Битте-дритте, фрау-мадам!

– Не по-нашему говорит! – поразилась буфетчица. –Пассажир тем временем протянул мальчику кусок хлеба с положенным на него кусочком курицы.

– Merci, monsieur, – поблагодарил мальчик.

– Вежливый какой! – растрогавшись, Зина уже вытирала глаза рукавом. – Сиротиночка, да какой хорошенький. Иди сюда, мальчик, я тебе налью чайку.

«Сникерс» хочешь?

Услышав про намечающуюся халяву, в дальнем углу проснулась подъедала Нюшка и начала продвигаться поближе к месту действия.

– Вишь, и эта выползла. – Зина показала Пота-пычу на Нюшку. – Я гоню ее, гоню, а она всякий день тут. Ну что ты с ней поделаешь?