Тем, кто пошел в армию, было сложнее всего. Шуары сыграли в войне ключевую роль – они были лучшими разведчиками, лучше всех умели выживать в джунглях. Они были самыми преданными бойцами, и их боялись больше всего. Однако что происходило, когда шуар смотрел в прицел и видел на том конце своего брата в форме противника? Кому он был предан больше – своей стране или своему народу?
Наш проводник Морис был невысокого роста, смуглый и красивый. Его кожа цвета красного дерева и пятнистая форма под шкуру леопарда сливались с джунглями. Он не шел, а ступал, скользил,
Его отец прорубил себе путь из Куэнки на юг сквозь двести миль тропического леса, чтобы построить будущее в тех самых малярийных джунглях, из-за которых испанские первооткрыватели отправились домой в мешках для трупов. Он построил дом, стал вождем племени, завел двух жен и вырастил семнадцать детей.
Когда мы, наконец, отыскали руины, те оказались заросшим кладбищем. Мы очистили могилы от спутанных лиан и сплели венки из цветов. Этим я заслужила приглашение к Морису на чай. Он жил в типичной деревне шуаров – хижины из корявых досок, дети с паучьими ножками и толстобокие морские свинки. У него была одна жена и пятеро детей. Мальчиков звали Эдисон и Джефферсон. Дверей в его хижине не было.
Когда мы сели, дочери Мориса достали чан с вареной маниокой и принялись делать из нее пюре. Старшая зачерпнула смесь пальцем и попробовала. Покатала туда-сюда во рту и выплюнула. Струйка перемешанного со слюной пюре приземлилась в чан. Младшая сестра последовала примеру старшей.
– Слюна, – пояснил Морис, – нужна для ферментации маниоки.
Это была женская работа – сидеть и помешивать пюре, заглатывая по чуть-чуть и выплевывая обратно. Затем чан накрывали и оставляли на день или два, засыпали сахар, пропускали через сито и угощали гостей. Вкус был, как у картофеля, удобренного лимонным соком, и слюной.
Выпив два стакана, я наглоталась достаточно слюны, чтобы переварить как минимум следующие три приема пищи. Мы вышли на улицу прогуляться. Хижины были разбросаны по долине и соединялись сетью тропинок шириной ровно в фут. Почти с каждого балкона свисала военная форма, а кое-где и несколько.
– Морис, – сказала я, – представь, что ты патрулируешь джунгли. Слышишь шум. Вскидываешь ружье. Смотришь в прицел и видишь другого шуара. Что ты будешь делать?
– Стрелять.
Эквадор и Перу дали шуарам гражданство лишь сорок лет назад.
Дюваль был непоколебим. Нам нельзя идти через горы Кондор к перуанской границе. Если мы хотим продолжить путешествие на юг, придется проехать десять часов на автобусе по Панамериканскому шоссе до Куэнки, пересесть на ночной автобус до Кито и сесть на самолет до Лимы, после чего долететь до Пьюры и на ночном автобусе доехать до Уанкабамбы – самой северной точки Перу, расположенной на тропе инков. Это притом, что Уанкабамбу было видно из нашего наблюдательного пункта.
Наутро Дюваль отвел нас на автобусную станцию Гуалакизы. Он выбрал нам лучшие места, два раза проверил, надежно ли убраны рюкзаки на полки, и заставил меня пообещать позвонить ему, как только мы окажемся в Кито. Потом он вышел и махал нам до тех пор, пока автобус не отъехал со станции. За десятичасовое путешествие мы проехали три пропускных пункта, и на каждом из них в автобус заходил солдат, проверял, все ли у нас в порядке, и звонил в Гуалакизу с подтверждением. Приятно, когда о тебе так заботятся.
Перу и Эквадор наконец подписали знаменательный мирный договор. Спустя пятьсот кровавых лет конфликт, начавшийся еще во времена инков, наконец имел шансы завершиться.
ГЛАВА 9
Путешествие в мир духов
Мы полетели на юг, в Лиму, затем опять на север, в Пьюру, и, наконец, сели на ночной автобус в Уанкабамбу, где то и дело просыпались, когда колесо натыкалось на рытвину, и высаживались почти каждый час, чтобы представить наши паспорта полицейским на пропускных пунктах.