Вкус любви

Спасибо, что любезно избавили меня от необходимости покупать журнал… Но я все же хотел бы иметь один экземпляр… с вашим автографом…

Я удивлен… Вам ведь двадцать лет?.. Что вы такое читали, что пережили? Я бы хотел знать, как все это пришло вам в голову… не такую уж и наивную… во всяком случае, не всегда… вы так быстро переходите от поцелуев к делу…

Вы меня заинтриговали. И ваш дядя не понял, что Люси это вы?.. Ну, может, это и к лучшему…

Расскажите мне о вашей эротической теории обращения. Джордж Стайнер[9] в одной из своих последних работ, которая называется, кажется, «Мои ненаписанные книги», посвящает этой теме целую главу. Скорее, он говорит об изменении оттенка эротизма в зависимости от языка.

«В полнейшем распоряжении» — звучит многообещающе, мне это нравится. «В процессе общения» тоже неплохо.

До скорого.

P. S. Не могу устоять перед желанием отправить вам эту поэму Бодлера, которая называется «Драгоценности».

Дорогая нагою была, но на ней
Мне в угоду браслеты да бусы звенели,
И смотрела она и вольней, и властней,
И блаженней рабынь на гаремной постели.

Пляшет мир драгоценностей, звоном дразня,
Ударяет по золоту и самоцветам.
В этих чистых вещах восхищает меня
Сочетанье внезапное звука со светом.

И лежала она, и давалась любить,
Улыбаясь от радости с выси дивана.
Если к ней, как к скале, я хотел подступить
Всей любовью, бездонной, как глубь океана.

Укрощенной тигрицею, глаз не сводя,
Принимала мечтательно разные позы,
И невинность и похоть в движеньях блюдя,
Чаровали по-новому метаморфозы.

Словно лебедь, волнистым водила бедром,
Маслянисто у ней поясница лоснилась.
Нет, не снилось мне это.
Во взоре моем
Чистота ее светом святым прояснилась.

И назревшие гроздья грудей, и живот.
Эти нежные ангелы зла и порока.
Рвались душу мне свергнуть с хрустальных высот,
Где в покое сидела она одиноко.

Антиопины бедра и юноши грудь,
Завладевши моим ясновидящим глазом,
Новой линией жаждали вновь подчеркнуть
Стан, который так стройно вознесся над тазом.

Лампа при смерти в спальне горела одна
И покорно, как угли в печи, умирала.
Каждый раз, как огнисто вздыхала она,
Под румянами кровь озверело играла[10].

Элли