Только сейчас становится еще хуже от осознания того, каково его родителям. Хоть Андрес и был приемным ребенком, они прониклись к нему искренней любовью. Чего не скажешь о самом парне – тот, кажется, умел любить и ценить только себя. Столько яда выплескивал на своих опекунов, сколько те явно не заслуживали. А сейчас им придется оплакивать того, кто вообще недостоин их слез и скорби. Внутри вспыхивает злость.
Как же я скучаю по подруге и мечтаю написать. Но что я скажу, когда даже на эти вопросы не могу честно ответить? Конечно, в закрытом, ведь его тело полностью изуродовано моими руками. Однако удивляет, как же быстро правительство заметает следы… поразительно. Что же еще от нас скрывали? И продолжают скрывать, держа в неведении. Черт! Надо было сжечь этот чертов труп, зачем так опрометчиво было его оставлять?! Эта мысль, пожалуй, ужасает меня саму.
По какой-то непонятной причине я не выгляжу как оболочка и уж абсолютно не отношусь к проклятым. Так ведь? Проскальзываю в ванную, чтобы в этом убедиться. Смотрю в зеркало, отыскивая любые изменения: лицо все такое же слегка загорелое после лета, не бледное, как у оболочки, но кожа кажется фарфоровой, без единого изъяна.
Эван уже не спит, он смазывает приготовленные тосты оливковым маслом, на столе стоит тарелка с измельченными помидорами и ломтиками хамона.
– Будешь кофе? Или, может, апельсиновый сок?
– Кофе, пожалуйста, – отвечаю, усаживаясь на стул.
Он достает вторую кружку с верхней полки и ставит рядом с кофемашиной, где уже готов его напиток, от которого исходит аромат утренней бодрости вперемешку с навязчивыми образами прошлого.
– Как спалось? – спрашивает Эван и упирается в меня взглядом. Что он хочет отыскать?
– Могло быть и лучше. Меня беспокоит, что я ничего не чувствую, как будто просто приехала к тебе на выходные и скоро вернусь домой. – В ответ он понимающе кивает. А на мои глаза все же наворачиваются предательские слезы.
– Лои… – Эван в два шага пересекает кухню, оказываясь рядом.
– Просто я обязана скорбеть, но почему-то не могу, и это чувство разрывает грудь. Адриа волнуется, но я даже не в силах ей набрать. Духу не хватает.
– Это нормально, дорогая! Осознание может прийти или нет, но не надо себя изводить, думая, что с тобой что-то не так. Каждый по-разному переживает горе. – Он гладит меня по волосам в успокаивающем жесте, отчего становится чуть легче. – Все будет хорошо, обещаю.
Я верю ему, кивая в ответ. Но мою душу, если она вообще есть, все больше поглощает нечто черное, забирая все эмоции, оставляя лишь пустоту.
– Позавтракаем? Ты голодная?
– Да, безумно, – отвечаю я, вытерев непрошеные слезы.
Эван возвращается к кофемашине и приносит две кружки к столу. Рядом ставит тосты, слегка перченые и присоленные.
– Ты же знала Андреса?
Я чуть не поперхнулась кофе, который успела поднести к губам и немного отпить.
– Да, мы учились в одной школе. Он был футболистом. А еще видела его на последней вечеринке. – Все же пью обжигающий напиток, не смотря в глаза крестному.
– Парнишка вчера погиб, тебе известна причина?
Он что, во мне дыру прожигает?!
– Говорят, у него обнаружили какую-то болезнь, мне сегодня написала подруга. Но это очень странно, ведь он проходил обязательное для всей команды обследование. И его так быстро похоронили… – Кажется, мой ответ удовлетворяет Эвана, он принимается накладывать на тост помидор и кусочки хамона.
– Значит, плохо проверили. Почему ты вчера была с ножом, когда я пришел? Тебя что-то беспокоило в последнее время? – Опять этот взгляд, чувствую себя на допросе. Почему мой крестный – военный, а не какой-нибудь пекарь?
– Все-таки я в незнакомом городе одна, и мне нужна любая поддержка, хотя бы металлическая. Так спокойнее!
Он кивает. Уф, как будто я наблюдаю за собой со стороны: само спокойствие, никаких невнятных ответов и трясущихся рук, горжусь собой. Принимаюсь за тосты, не понимая откуда такой аппетит после подобных событий?! Сначала кажется, что меня вывернет прямо на стол, но нет, не перестаю жевать и глотать, прям новый рефлекс какой-то.