Вкус манго

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Ты покормишь своего малыша грудью, — объяснила Мари. Она снова положила сына мне на руки, придвинула его головку к моей груди и вложила мой сосок ему в губы.

Прилив любви сменился злостью.

— А кто-нибудь из вас покормить его не может? — спросила я Мари и Абибату. Никто не предупреждал, что это будет моей обязанностью.

— Мариату, у меня грудь уже старая, молока в ней не осталось, — засмеялась Мари. — А Абибату никогда не рожала, поэтому у нее молока нет. Оно есть только у тебя.

В роддоме я провела около двух недель. Прежде чем отпускать меня в «Абердин», доктора хотели убедиться, что живот хорошо заживает и я нормально кормлю Абдула.

— В лагере немало заразы, — сказала мне медсестра. — Малярия, дизентерия, грипп, простуда.

Ты должна быть здоровой, чтобы через молоко помочь Абдулу выжить в тяжелых условиях.

— В лагере и еды в обрез, так что хотя бы здесь ешь побольше, — добавила Абибату.

Некоторые обитатели лагеря были такими тощими, что ребра торчали сквозь футболки. Многие хрипели и кашляли. Часть ампутантов умерла от ран, кое-кто скончался прямо в палатках. Ночами мы часто слышали, как люди кричат от боли. Но я к этим звукам привыкла и даже не думала, что многие «лагерные» болезни передаются от человека к человеку.

Абдулу устроили постель в металлической колыбели возле моей койки. Абибату, Мари и Фатмата считали, что мы с малышом быстрее сблизимся, если будем все время вместе, но этого не случилось.

Бывало, что младенец плакал в колыбели, а я не могла шелохнуться. Лишь безучастно смотрела на сына, пока одна из женщин не подносила его к моей груди, чтобы он поел. Я не баюкала Абдула. Не пела ему колыбельные. Не разговаривала с ним. Почему — не знаю.

Когда я впервые увидела шрам от кесарева сечения, меня чуть не вырвало. В голове металась единственная мысль: «Что еще? Как еще изуродуют мое тело?»

Едва медсестра сняла мне швы, я направилась прямиком в уборную в конце коридора. Закрывшись в кабинке, я зубами и культями попробовала сорвать повязку, намереваясь бить себя по животу, пока не умру от кровопотери. Однако отодрать повязку не удалось. В итоге я сдалась и прижалась затылком в стене.

Еще с тех пор, как мне сказали о беременности, я страдала от сильных приступов депрессии, перемежающимися моментами абсолютного счастья, во время которых исчезали даже мысли о войне. Одним из таких моментов стала свадьба Фатматы и Абдула. Тогда во мне проснулась надежда: я мечтала, что в один прекрасный день сама надену красивое свадебное платье. Но теперь, упираясь взглядом в потолок уборной, я сомневалась, что еще хоть раз испытаю счастье.

ГЛАВА 11

Когда я вернулась в лагерь, Ибрагим, Мохамед и Адамсей встретили меня очень тепло. Они по очереди держали малыша и спрашивали, больно ли было рожать. «Я все время спала», — честно призналась я. Все подкладывали мне еду, особенно овощи.

За ужином я забывалась, слушая, как кузены пересказывают события дня: как они познакомились с другими юными попрошайками, как случилось что-нибудь смешное, например воришку побили за кражу ананаса на рынке. Потом Абдул начинал хныкать, братья уходили, и Мари или Абибату передавали малыша мне. Тень, перемежаемая пляшущими языками пламени, не могла скрыть мою гримасу раздражения.

Для меня попрошайничество было под строжайшим запретом, хоть я и рвалась в город. Разрешение у Мари я выпрашивала всевозможными способами.

— Нам нужно больше еды, ты же постоянно даешь мне добавку! — спорила я.

— Нет.

Еще горше становилось мне от шуток Мохамеда.

— Мариату, ты теперь солидная женщина, — смеялся он. — Зачем тебе путаться с сопляками вроде нас? Сиди дома со взрослыми, корми ребенка, мы о тебе позаботимся.

Желание присоединиться к кузенам было столь сильно, что однажды утром, покормив Абдула, я отдала его Фатмате, поднялась и объявила:

— Завтра я пойду в город с остальными.

— Нет, не пойдешь, — запротестовала Мари. — Ты нужна сыну.

— Меня беспокоит, что вы с Абдулом не сближаетесь, как должно матери и ребенку, — вмешалась Абибату. — Мальчик проводит больше времени с нами. — Она показала на себя, Мари и Фатмату.

Тут от входа в палатку донесся чей-то голос:

— Я пойду с Мариату.

Мы все в испуге обернулись. Упершись руками в широкие бедра, перед нами стояла Мабинту.

Старая Мабинту жила в другой комнате нашей палатки. Мятежники не покалечили ее, но сожгли дом, и вместе с односельчанами она пришла из своей деревни во Фритаун. Мабинту очень скучала по дочери, которая жила в деревне мужа на севере Сьерра-Леоне.

— Если бы я могла добраться до ее деревни без страха нарваться на мятежников, завтра же пошла бы! — говорила старуха.

Мятежники до сих пор захватывали деревни, хоть и реже, чем раньше. Судя поданным, поступающим во Фритаун, число убитых и раненых тоже сокращалось. Тем не менее силы ЭКОМОГ просили сьерра-леонцев не передвигаться по основным дорогам и западным районам страны на случай внезапных атак.