Вкус медной проволоки

Теперь он стоял спиной к стене, и перед ним на единственной ноге стоял Лека. Он не падал только потому, что Гешка держал его одной рукой, а другая была занесена для удара.

- Я сейчас двину тебе. Потом я тебе не завидую, - сказал Гешка.

Кугут вскочил на ноги.

- Стоять! - крикнул Гешка. - Раз... - И он вывел Лёку из состояния равновесия.

Кугут застыл на месте.

- Я уложу его, а потом его костылём уложу вас, - сказал Гешка. Мы встали с ним рядом.

- Кугут, отдай ему кепку, - процедил Лека.

- Иди возьми, - сказал Гешка.

- Выбирай, - сказал Кугут, вытаскивая из-за пазухи кучу кепок. Котька взял свою.

- Пока, - сказал Гешка и поставил Лёку на место. Лёка улыбнулся:

- А у тебя это неплохо получилось.

Гешка тоже улыбнулся.

- Пошли, - сказал он.

- Ну, попадись нам! - крикнул Кугут.

- Заткнись, - сказал Лёка.

Мы спустились с Владимирской горки. Я задыхался от какого-то не знакомого мне чувства... Я чувствовал себя самым смелым, самым сильным человек ком. Я обожал Гешку. Я жалел, что никто не видел нашей победы.

- Здорово ты этого вора разделал, - сказал я, глядя на Гешку. Гешка остановился.

- Вора, - повторил он и посмотрел на меня. Он смотрел на меня, и я понял, что сказал что-то не то.

- Вора, - сказал он еще раз и вздохнул. - Ты видел, как он живёт?

Я отрицательно мотнул головой.

- Сегодня вечером пойдём, посмотришь, - сказал он.

Лёка жил недалеко от стадиона. Мы прошли через отверстие в стене, над которым красной краской было написано:

«Мин нет. Проверил сержант Еремеев. 15. 05. 44».

Гешка шёл впереди, я за ним. Стены дома сохранились, и на них еще держалась побеленная штукатурка.

- Вот здесь их накрыло, - шёпотом сказал мне Гешка. - Его мать, отца и бабку. А ему оторвало ногу. Еще в сорок первом.

У одной стены стояли ржавые остатки кровати. В углу торчала ручка самоката. Лёкиного самоката. Она торчала из-под земли и камней, и, наверное, самокат можно было откопать.

- Это была небольшая бомба, - сказал Гешка. - Просто прямое попадание.

Мы вошли во двор. За кустами сирени стояло что-то вроде сарая. Какая-то халабуда, сложенная без глины. Дверь была открыта, но вход был завешен немецким мешком.

- Можно? - крикнул Гешка.

- Заходи, - донеслось изнутри, и мы вошли.

Лёка лежал на кровати, подложив руку под голову, и курил. На днище перевёрнутой бочки лежал кусок хлеба и в газетной бумаге хамса. На земле стояло ведро с водой.

Гешка подошёл и сел на кровать, я на табуретку возле бочки.

Лёка покосился в нашу сторону, но продолжал пускать дым. Потом спросил:

- Шамать хотите?

Гешка качнул головой.

- Ну, как хотите, - сказал он. - А я еще не обедал.

Он тяжело поднялся и сел, облокотившись на бочку. Отломил по куску хлеба и подвинул нам.

- Давай, пацан, - сказал он,, глядя на меня. - Хамсу ешь. А то страху сегодня натерпелся, до сих пор бледный.

- Я-то... - протянул я растерянно и немного хорохорясь.

Он улыбнулся. У него было худое и, наверное, красивое лицо. У него были белые ровные зубы и печальная улыбка.

- Всё равно молодец, - сказал он, - стоял трясся, а не бросил его.

- Пропадёшь ведь, - сказал Гешка.

Лёка перестал жевать и снова откинулся на кровать. Он смотрел в потолок остановившимися глазами и молчал.

Мы тоже молчали.

- Я до войны мечтал быть моряком... Как отец… А теперь у меня нота чешется! Та, которой нет... - Было слышно, как тяжело и судорожно он дышит. Наконец, ему удалось перевести дыхание. - Сегодня пацаны кепок понатаскали. Ты думаешь, это много? Три кепки мне досталось. Надо бы теперь загнать, а загонять неохота. И вообще мне ни черта неохота. Разве только что жрать... Это мне всегда охота.

Он чиркнул зажигалкой и прикурил потухший «бычок».

- Заберут, хуже не будет, - сказал он, затягиваясь.

- Говорят, что протезы... - начал Гешка.

- Говорят, кур доят, оборвал его Лёка. - Протезы денег стоят, думать надо.

Гешка растерянно замолчал. Потом, легонько ткнув меня в затылок, сказал:

-Ладно, пошли.

- Сначала, синьоры, прямо, потом направо и налево, - сказал Лёка.

- Не заблудимся, - улыбнулся Гешка.

- Учти, что на тебя пацаны теперь зуб имеют.

- Как-нибудь, - сказал Гешка. Он еще что-то хотел сказать, но не сказал.

Гешка шёл какой-то сумрачный. Видно было, что ему не по себе. Да и мне сегодняшнее наше геройство уже не казалось чем-то замечательным, лучше бы набили морду Кугуту.

ВЕЛОСИПЕД

Я сидел во дворе и смотрел на велосипед. На свой собственный велосипед. Он мне нравился. Все больше и больше. Моим он стал пять минут тому назад. Парень, который продал нам этот велосипед, наверное, еще не дошёл до угла нашего квартала. В кармане гимнастёрки он уносил тридцать зелёненьких десяток. Он хотел сорок, но сошлись на тридцати.

- Ну что? Нравится?

Я посмотрел на маму. Она улыбалась, но улыбка была у неё не очень весёлая.

- Спрашиваешь! - сказал я бодро. - Пойду покатаюсь.

Мама кивнула головой.