Вкус невинности

Над своим двусмысленным положением Адель не задумывалась. Просто не хватало времени. Да, ее статус при Эдуарде был более чем сомнителен, но она предпочитала играть эту роль, чем сидеть дома и терпеливо ждать жениха, а потом благопристойно выйти замуж за того, к кому ты совершенно равнодушна. У нее теперь была иная дорога - на улицу Эльдер, и она не променяла бы ее ни на какую другую.

Можно было даже сказать, что на свет родилась какая-то новая Адель. Это была уже иная женщина - смелая, прекрасная, дерзкая, один вид которой излучал теперь чувственность. Томность проскальзывала в каждом движении. Она смеялась теперь громче, на щеках пылал румянец, и даже в голосе появилось что-то новое, вызывающее. Она стала еще стройнее и еще красивее, в глазах плескалось кокетство. Любой, поглядев на нее, понял бы: эта юная женщина получает столько любви и ласк, что никакая неприятность не может глубоко ее затронуть - настолько счастливо ее тело.

Уже давно исчезла боль, которую она испытала в первый раз. Отдавшись своему любовнику полностью, она ни в чем ему не препятствовала, и за эти три недели встреч они достигли небывалой близости в своих отношениях. В Адель никогда не просыпалась целомудренная Диана, напротив, она любила все, что давало наслаждение, и не знала ложной стыдливости… Она оказалась чудесной ученицей, и Эдуард был полностью захвачен процессом обучения. Казалось, еще ни с кем он не был так страстен, так неутомим, так ненасытен и неистов. Она словно вдыхала в него жизнь. Чувственность, соединенная с искреннейшей симпатией к этой милой красивой девочке, была внове для него. Он думал о ней, когда она была далеко, и его бросало в жар. Он вспоминал ее аромат, ее стоны, когда она бывала в экстазе, и считал часы, оставшиеся до свидания.

Эти встречи пробудили в Адель интерес и любовь к собственному телу. Ее любил Эдуард, его любовь давала ей уверенность, и это было хорошо, но она хотела становиться все лучше, все прекраснее, хотела с каждым разом быть все совершеннее. Порой ее даже терзало тщеславное желание покорять всех - так, чтобы любой мужчина оглядывался, встретив ее на улице. Обнаженная, она часто теперь простаивала перед зеркалами, любуясь своим тройным отражением и изучая его. Она мылась нынче в лавандовой воде с примесью сока лилий, инстинктивно пытаясь отыскать свой, неповторимый аромат, который принадлежал бы только ей и выделял среди других женщин. Ни одного ороговевшего участка не должно было быть на ее теле, ее кожа должна была быть нежной везде - до самых пальчиков ног. Как нарцисс, она стала обожать саму себя, но все же не считала себя сделанной из золота и с радостью расточала тепло и ласки своей прекрасной юной плоти тому, кого любила. Да и для кого же была эта морока, как не для Эдуарда?

Они встречались три раза в неделю, после полудня, и встречались не на квартире, а где-нибудь в городе. Эти прогулки уже превратились в некий обязательный ритуал, доставлявший немало удовольствия обоим. Адель, не так уж давно покинувшая пансион, мало знала Париж и была жадна до всех зрелищ; Эдуарду было приятно водить ее туда, где сам он был завсегдатаем. Он старался избегать в это время встреч с друзьями, старался скрывать ее от посторонних глаз, чтобы кто-то, не дай Бог, не сказал ей правды, но модные львы Итальянского бульвара уже успели заметить Эдуарда в обществе юной прелестной девушки, и вскоре весь высший свет знал об этом новом его увлечении. Многие знали, кто именно эта девушка, а иные даже кое-что слышали о двадцати тысячах франков, заплаченных за нее.

Для Адель это были лучшие часы - те, когда она гуляла со своим любовником по Парижу, когда он водил ее в дорогие рестораны или маленькие неприметные кафе. Она была так упоена тем, что он рядом - он, такой знатный, известный, могущественный, что поначалу ничего не видела, проливала суп и наливала воды в солонку.

Потом, когда такие прогулки стали более привычны, она стала замечать, где находится, и обнаружила, что ей чрезвычайно нравится бывать в роскошных местах. Таких, к примеру, как кафе Англэ или кафе де Пари, где все относились к ним с величайшей предупредительностью.

Если бы Адель была избалована с детства, все это казалось бы ей сейчас самим собою разумеющимся, но в пансионе она не видела ничего, кроме убогих стен дортуара[9] и столовой. Эдуард словно открыл ей новые, недоступные ранее стороны жизни, и они пришлись ей по душе. Чуть позже ей уже казалось, что именно такой и должна быть ее жизнь.

Ей особенно нравился ресторан Роше де Канкаль, не такой шумный, как остальные, но очень дорогой и изысканный, обставленный с ослепительной роскошью: шпалеры Буше в деревянных рамах, мебель лимонного дерева с мозаичным рисунком, сказочная севрская посуда, хрустальные фонари в оправе из золоченой бронзы, разливающие уютный серебристый свет. Здесь была невероятно вкусная рыбная кухня, и Адель, поднося ко рту розовый кусочек форели, говорила:

- Ах, Эдуард, мне до сих пор не верится, что это не сон!