Вкус пепла

Он поднялся и несвойственной ему энергичной походкой направился к двери. Сейчас он произведет полицейскую операцию высшего качества. В коридоре он внимательно огляделся, проверяя, не заметит ли кто-нибудь, как он отправится в путь, но горизонт был чист.

~~~

Гётеборг, 1957 год

Стоя под проливным дождем, Мэри ничего не чувствовала — ни ненависти, ни радости, только холодную пустоту, которая заполонила все ее существо от поверхности кожи до самой последней косточки.

Рядом всхлипывала мать. Она выглядела еще элегантнее, чем обычно, — черный траурный наряд был ей к лицу, и красота ее, отдававшая сейчас чем-то трагически-театральным, привлекала всеобщее внимание. Дрожащей рукой она бросила на гроб супруга одинокую розу, а затем, рыдая, упала в объятия Пера-Эрика. Позади них стояла его жена, на чьем заурядном лице было написано сострадание. К своему счастью, она пребывала в полном неведении о том, как часто ее муж держит в объятиях женщину, которая сейчас орошает слезами его пиджак.

Дождь холодил щеки девочки, но на лице не дрожал ни один мускул. На негнущихся ногах она прошла несколько шагов до вырытой ямы и попыталась выпрямить пальцы, чтобы бросить розу, которую держала в руке. Чудовище внутри шевельнулось, будто побуждая к действию. Ей удалось поднять руку с розой и вытянуть над мокрым гробом, блестящим на дне ямы. Затем она, точно в замедленной съемке, увидела, как пальцы разжались, отпустив колючий стебель, и роза нестерпимо медленно стала падать на черную крышку. Ей показалось, что падение цветка отдалось гулким стуком, но никто не шелохнулся, и она решила, что это гудело у нее в голове.

Простояв там, как ей показалось, целую вечность, она почувствовала, как кто-то легонько дотронулся до ее локтя. Жена Пера-Эрика ласково ей улыбнулась и кивнула, показывая, что пора уходить. Впереди шли все участники похорон во главе с Агнес и Пером-Эриком — он обнимал маму за плечи, а она на ходу опиралась на его руку.

Мэри покосилась на женщину рядом с собой и насмешливо подумала: как та могла быть такой наивной и глупой, чтобы не замечать ауру сексуального напряжения, окружавшую эту пару. Девочке было только тринадцать лет, но она видела это так же ясно, как струи падающего дождя. Ничего, скоро эта дуреха поймет, как обстоит дело в действительности.

Порой она чувствовала себя гораздо старше своих лет и взирала на человеческую глупость с таким презрением, до какого редко доходят подростки. Но ведь у нее была такая замечательная учительница! Мама очень хорошо втолковала ей, что все думают только о собственном благополучии и что каждый сам должен добиваться всего, что хочет получить от жизни. Не позволяй никому встать у тебя на пути, внушала ей мама, и Мэри стала отличной ученицей. Теперь она чувствовала себя достаточно умудренной и опытной, чтобы добиться от мамы заслуженного уважения. Как-никак, она доказала ей всю меру своей любви. Разве она не принесла ради нее величайшую жертву? Платой с процентами за это станет любовь, это она знала. Никогда больше ей не придется сидеть в подвале, наблюдая, как растет во тьме чудовище.

Краем глаза она заметила, как озабоченно за ней наблюдает жена Пера-Эрика, и, спохватившись, быстро убрала с лица невольно возникшую широкую улыбку. Хранить внешние приличия очень важно, мама часто так говорила. А мама всегда права.

~~~

Завывание сирен доносилось до него как будто издалека. Он хотел подняться и потребовать, чтобы «скорая» повернула назад и отвезла его снова домой, но тело не слушалось, а когда Стиг хотел заговорить, из его уст вырвался только какой-то хриплый звук. Над ним склонилось озабоченное лицо Лилиан:

— Тсс, не пытайся говорить. Побереги силы. Скоро мы приедем в Уддеваллу.

Он неохотно бросил попытки сопротивляться. На это у него не хватало сил. Боль по-прежнему не отпускала и стала злее, чем когда-либо.

Все произошло так быстро. С утра он чувствовал себя очень бодро и даже согласился немного поесть. Но потом боль начала все больше усиливаться и под конец стала нестерпимой. Когда Лилиан около полудня поднялась к нему с чашкой чая, он уже не мог говорить, и она от испуга выронила поднос. И тут завертелась эта карусель — вой сирен за окном, топот ног на лестнице. Чьи-то руки бережно переложили его на носилки и погрузили в машину «скорой помощи». Затем езда на полной скорости, но это он уже слабо сознавал.

Страх перед больницей, где он все-таки очутился, был даже хуже, чем боль. В мыслях все время вставала картина лежащего на больничной койке отца, ставшего таким маленьким и жалким, совсем не похожим на того шумного, веселого мужчину, который подбрасывал его до потолка, когда он был маленьким, и шутливо боролся с ним, когда он немного подрос. Стиг знал, что теперь он умрет. Если уж попал в больницу, то это только вопрос времени.