Мальчикам исполнилось уже четыре года, они росли безнадежными оболтусами, уличными мальчишками, и у Агнес не было ни сил, ни желания их воспитывать. Андерс же пропадал на работе еще дольше и еще позже возвращался домой, тем более что теперь ему приходилось тратить больше времени на дорогу до каменоломни. Он уходил, когда мальчики еще не вставали, и приходил, когда они уже лежали в кровати. Только по воскресеньям он мог провести с ними часть свободного времени, а они от радости, что он дома, вели себя как ангелочки. Новых детей в семье не прибавилась, Агнес тщательно следила, чтобы больше этого не случилось. Андерс пробовал с ней заговаривать о том, чтобы вернуться на супружеское ложе, но она отказала ему без всякого сожаления. Влечение к нему у нее совершенно прошло. Теперь муж вызывал у нее одно лишь отвращение, и ее передергивало при мысли о том, чтобы его грязные, мозолистые руки прикоснулись к ее коже. Видя, что он даже не протестует против навязанного воздержания, она еще больше презирала его. То, что другие назвали бы добротой, она считала бесхребетностью, а его готовность по-прежнему делать почти всю работу по дому только укрепляла ее в этом мнении. Никогда настоящий мужчина не стал бы стирать одежду своих детей, сам готовить и собирать еду, чтобы взять с собой на работу, думала она, старательно закрывая глаза на то, что его вынуждает к этому ее отказ выполнять обязанности хозяйки.
— Мама, Юхан меня бьет! — прибежал к ней Карл.
Она курила сигарету, сидя на крылечке. Эту дурную привычку Агнес приобрела в последние годы и упорно требовала у Андерса денег на курево, почти надеясь, что он ей наконец откажет.
Холодными глазами посмотрев на плачущего мальчика, Агнес выдохнула ему в лицо облако дыма — тот закашлялся и стал тереть глаза. Он прижался к ней, ожидая утешения, но она, как уже бывало не раз, не пожелала отвечать на его нежности. Пускай этим занимается Андерс. Достаточно того, что он забаловал детей, а уж она не будет растить из них маменькиных сыночков. Она резко оттолкнула его и еще шлепнула.
— Не реви, а дай ему сдачи! — спокойно сказала Агнес и выпустила в свежий весенний воздух новое облако дыма.
Карл бросил на нее огорченный взгляд, в котором отразилась вся обида отвергнутого ребенка, и понурившись поплелся назад к брату.
Вскоре после того, как они въехали, хозяйка дома однажды имела наглость сунуться к ней с советами, чтобы она получше присматривала за своими мальчиками, а то она-де застала их без присмотра играющими на мостках грузового причала. Агнес посмотрела на толстуху без всякого выражения и спокойно сказала, чтобы она занималась своими делами: не ей, мол, учить Агнес, как надо воспитывать детей, когда ее старшая дочь, которая переехала в город, по слухам, зарабатывает себе на жизнь тем, что красуется перед людьми в чем мать родила.
Она запрокинула голову, подставив лицо солнцу, и напомнила себе, что, как ни приятны его лучи, слишком долго ими нельзя наслаждаться. Загар ей не нужен, если она хочет сохранить белизну кожи, которая отличает женщин высших слоев общества. Единственное, что осталось у нее от прежней жизни, была ее наружность, и она пользовалась ею, как только могла, чтобы хоть немного скрасить свое печальное существование. К примеру, у лавочника удавалось раздобыть поразительно много за то, чтобы позволить себя обнять или нечто в этом роде. Таким образом она получала сласти и другие вкусные вещи в дополнение к обычной еде, но с домашними не делилась. Тем же способом она разжилась даже отрезом на платье, который благоразумно припрятала подальше от глаз Андерса, до поры до времени довольствуясь тем, что только иногда вынимала его потрогать и приложить к щеке, чтобы ощутить шелковистую нежность материи. Мясник тоже подъезжал к ней с намеками, однако всему есть границы, и надо понимать, чего можно требовать даже за самый лучший кусочек отборного мяса. В то время как лавочник был молодой еще мужчина, целоваться с которым в кладовке было даже довольно приятно, мясник был жирный, расплывшийся шестидесятилетний мужик, и Агнес никогда не позволила бы ему всего лишь за какой-то несчастный кусок вырезки залезть себе под юбку толстыми, как сосиски, пальцами с засохшей под ногтями кровью.
Она знала, что за спиной о ней судачат. Но, поняв, что ей уже никогда не вернуть своего прежнего статуса, она перестала обращать внимание на такие вещи. Пускай говорят! Если можно было урвать от жизни что-то хорошее, она не собиралась отказываться от этого из-за оглядки на мнение ограниченных работяг. А если это вдобавок причиняет неприятность Андерсу, до которого порой доходят слухи о его жене, то тем лучше. В глазах Агнес он был виноват в том, что с ней произошло, и если она могла ему чем-то досадить, ее это только радовало.