Вкус победы. 14 дней без глютена для совершенства тела и духа

Хорошо помню металлический, песчаный, пыльный запах, стоявший в воздухе. Город налился оранжевым, как спелый мандарин, пламенем, и я разглядел родителей далеко впереди – они бежали пригибаясь. Вскочив, я что было сил кинулся по освещенной красновато-золотым заревом улице. Добежав до теткиного дома, мы забаррикадировались в бетонном бомбоубежище, где уже находилось около двадцати семей. Все спустились, захватив самые ценные вещи, одеяла, еду и воду, потому что никто не знал, сколько мы там просидим. Плакали дети. Остаток ночи меня трясло.

Семьдесят восемь суток моя семья пряталась в бомбоубежище. Каждый вечер в восемь часов начинала реветь сирена воздушной тревоги, и люди бежали из домов. До утра мы слушали детонацию взрывов, а если самолеты летели низко, уши болели от чудовищного скрежета, будто небо над головой разрезали надвое. Основным чувством было ощущение беспомощности. Мы ничего не могли сделать, только сидеть и ждать, надеяться и молиться. Обычно бомбардировки проводились ночью, когда видимость хуже. Именно тогда беспомощность ощущалась особенно остро: ничего не видишь, но знаешь, что опасность приближается. Ждешь, ждешь, в конце концов засыпаешь, и тебя будит ужасный звук.

Однако и война не заставила меня отказаться от тенниса. Днем я тренировался с Еленой. Она всячески поддерживала меня и помогала жить нормальной жизнью даже после того, как под обвалившейся стеной дома погибла ее сестра. Мы шли на место недавней бомбардировки, рассудив, что если вчера здесь был воздушный налет, то сегодня, наверное, пока не прилетят, и играли без сетки, на разбитом бетоне. Моя подруга Ана Иванович занималась даже на дне заброшенного бассейна. А когда мы набирались смелости, то тайком приходили в наш местный теннисный клуб «Партизан».

«Партизан» находился возле военной школы. Нападавшие силы НАТО бомбили в первую очередь военные объекты, чтобы подорвать систему обороны Сербии, поэтому находиться в «Партизане» было небезопасно. Но страсть к теннису всякий раз пересиливала, и несмотря на реальную угрозу, здесь я чувствовал себя в безопасности. Теннисный клуб стал бегством от действительности для меня и большинства моих товарищей. Мы занимались ежедневно по четыре-пять часов и даже устраивали любительские чемпионаты во время бомбежек, испытывая огромную радость от того, что даже в военное время играем в теннис.

Даже мы, дети, гадали, уцелеем ли в этой войне. Родители делали все, чтобы жизнь текла в привычном русле. Отец занимал деньги везде, где только мог, чтобы мы жили так, как привыкли, как было до войны. Вокруг свирепствовала смерть, но отец не хотел, чтобы мы об этом знали. Не хотел, чтобы дети почувствовали, насколько мы теперь бедны. Мама держалась чрезвычайно стойко, всегда умудряясь приготовить какую-нибудь еду, чтобы ее сыновья жили беззаботной детской жизнью. Электричество давали всего на несколько часов в день, и ей приходилось торопиться, пока не отключили свет, чтобы у нас были хотя бы суп и сандвичи.

Несмотря на все старания, родители не могли скрыть, как сильно изменилась жизнь. Каждое утро мы видели новую воронку, остов сгоревшего здания, кучу щебня на том месте, где вчера был чей-то дом, автомобиль, жизнь. Мой двенадцатый день рождения праздновали в «Партизане». Когда родители запели «С днем рожденья тебя», голоса потонули в реве бомбардировщиков над головой.

Крещение огнем

В начале войны мы жили в страхе, но в какой-то момент что-то изменилось – во мне, в моих близких, в сербском народе. Мы решили перестать бояться. После стольких смертей и разрушений мы перестали прятаться. Когда осознаешь, что ты действительно беспомощен, рождается ощущение определенной свободы. Чему быть, того не миновать, и не в твоих силах это изменить.

Понемногу мои соотечественники начали поднимать на смех нелепость ситуации. Войска НАТО бомбили мосты через Дунай, поэтому на мостах собирались люди с нарисованными на футболках мишенями, предлагая бомбардировщикам целиться прямо в них. Один мой друг даже выкрасил кругами волосы, чтобы на макушке получилась круглая мишень.

Пережитое стало уроком. Искреннее принятие собственной беспомощности приносит потрясающее освобождение. Когда мне случается перенервничать или на что-то рассердиться, приуныть, когда я чувствую себя избалованным, желающим больше, чем заслуживаю, я вспоминаю свою юность, как я рос и что тогда творилось. Это заставляет вновь объективно взглянуть на жизнь, и я думаю о том, что ценю по-настоящему: семью, веселье, радость, счастье, любовь.

Любовь.