Я не знал почему
А я сходил. Даже слетал с двух ног в пропасть.
Слуховые галлюцинации довольно занимательная вещь. По крайней мере, в моем конкретно взятом случае. Вообще, уже можно считать, что я одна сплошная психиатрическая проблема, остро нуждающаяся в принудительном медикаментозном лечении, хе-хе.
Я отжимался.
Я приседал.
Я качал пресс.
Я бегал на месте.
Я делал все гимнастические упражнения, какие только мог вспомнить.
Я разговаривал сам с собой.
Вспоминал азы школьной программы и гигабайты почерпнутой из Всемирной Паутины информации.
Но нельзя двадцать четыре на семь что-то делать в таких условиях. Рано или поздно запал мотивации просто встать с пола испаряется. И ты остаешься один на один с тьмой, в которой клубятся рваные лоскуты собственных мыслей.
Вначале это походило на шорох. Шелест морских волн, налезающих на берег, облизывающих гальку.
Потом это плавно перетекло в неразборчивый шепот. Десятки, сотни голосов на незнакомых мне языках шептали что-то, сливаясь в монолитный гул из которого невозможно что-либо вычленить.
У меня не было выбора. Тщательно возводимая крепость здравого рассудка оказалась построена из песка и мертвых водорослей. Голоса размывали ее основание. Голоса рушили ее стены. Голоса штурмовали ее ворота. Голоса засыпали ее ров. Голоса захватывали башни. Голоса врывались внутрь, в самую сердцевину моего "Я".
И я начал вслушиваться в голоса. И голоса вторили этому позыву.
Я стал понимать их.
И это было страшно, ибо я оказался частью этих голосов.
Вслед за ними как-то приходили и визуальные глюки, дополненные тактильными.
И я понятия не имел - это говно происходило на самом деле или я уже валяюсь в темноте со спекшимся до состояния кашицы мозгом.
Я убивал. И убивали меня.
Я вколачивал чью-то голову в пол голыми руками. Выдавливал глазные яблоки. Отгрызал ушные раковины. Ногтями сдирал скальпы. Я купался в крови. Зубами вырывал куски мяса, растекающегося металлическим привкусом во рту. Я чувствовал
Что это - вытащенные наружу низменные позывы или же меня используют в качестве бойцовского пса, накачанного по самые брови психотропными препаратами?
В каждом из этих видений был гнев. Яростная неукротимая, животная ненависть.
Но когда я осознавал себя в "камере" гнев отступал. Жаль, что это продлилось недолго. Гнев стал приходить в "реальность" вместе со мной. Временное помутнение рассудка, состояние аффекта, спонтанный психоз - поебать как это назовут. Я метался по своей конуре, что-то кричал, брызжа слюной, молотил кулаками по стенам, творил бесчинства. Так продолжалось пока на смену ярости не приходило выжженное безразличие или же
Гнев свил гнездо в моем разуме и моей груди. Невиданное животное, тронутое порчей хаотических мутаций и болезнетворных деформаций. Оно вскидывалось во мне при каждой "неугодной" мысли, от которой веяло пораженческими и суицидальными мотивами. Гнев приобретал... как бы выразиться... подобие личности. Он вступил в плотный симбиоз с остатками моей адекватности и породил нечто, на что я молился, что я любил и ненавидел. Гнев пожирал безумие. Даже не так. Гнев забивал сумасшествие, втаптывал его в кровавую грязь, освежевывал его, дабы из наиболее привлекательных кусков сделать для себя подобие брони, что постепенно срасталась с ним в единое целое. Гнев, дополняемый голосами, помогал мне не угаснуть окончательно.
Но гнев - это огонь разума. Его нужно кормить. Кормить обильно, до разрыва брюха, до кровавой блевоты и раскрошенных в труху зубов.
Видения приходили все чаще. Они менялись.
Подстраивались под "пожелания" гнева.
Больше алых тонов.
Больше жестокости.
Больше ненависти.
Больше насилия.
Больше садистического безумия.
И... и мне это нравилось.
Я надрачивал на эти картинки, захлебываясь смехом и смутным осознанием того насколько же низко я пал. Запах засохшей спермы смешивался с вонью из дырки на полу, в которую я сру, раскорячившись и на ощупь сверяя точки соприкосновения говна и говноприемника. Меня мыли и скорее всего, даже проводили медицинские осмотры - я не помню, чтобы хотя бы кашлял или чихал. Смрад исчезал, но я все еще мог учуять его фантомные отголоски. Правда, я не чувствовал
Сон был единственным спасением от