— Даааа, — плачу. — Это же не запрещенооо?
— Нет, — пожимает плечами. — Но почему? И одеваешь как вольного.
Гад наблюдательный.
— Понима-аете… — начинаю заикаться. — Мне так проще… Я представля-яю, будто он на самом деле во-ольный, и всё, что делает… делает по своему жела-анию… Или представля-яю на его месте одного и-из… — спасибо занятию! Судорожно всхлипываю, делаю движения руками, чтобы Корнель точно понял, кого я представляю. — Думаю… что это кто-то из ни-их, но у меня есть над ним влааасть… вот он вольный, а вот уже ра-аз — и… Это, наверное, так глупо звучи-ит… Но ведь я же ничего не наруша-аю? — говорю жалобно.
— Конечно, нет, девочка. Не переживай. Я всё улажу, ты сержанта Тимантиль больше не увидишь.
— Что… с ней будет? — всхлипываю. — Куда её переведут?
— От многих факторов зависит, — отвечает уклончиво. — За то, что так себя с аристократкой повела, светит увольнение. Могут и в рабство продать.
Чёрт, что-то перестаралась я, наверное. Хоть и дрянь отменная с акульим взглядом, но всё равно жалко.
— Да не на-адо… — говорю. — Пусть только ко-о мне-е больше не-е…
— Не переживай, душа моя, дальше моя забота, — успокаивает Корнель. Ну и к чёрту, нечего стервой такой быть. Молись своей судьбе, сержант Тимантиль.
— Спасибо, — говорю, — еще раз простите… что оторвала… — всхлипываю.
— Хочешь, Олинке скажу, чтобы приехала? — предлагает радушный хозяин. Ещё этой гадины мне не хватало! — Поддержать тебя…
— Да нет, — опускаю голову, — мне и так неудобно, что столько времени забрала… у неё ж, наверное, свои дела… А я успокоительного напилась… Сейчас засну, наверное, никак прийти в себя не могла…
— Не переживай, я всё улажу, — сообщает Корнель, отключаясь. Выдыхаю, с чувством выполненного долга закрываю окно. Оборачиваюсь — как-то очень уж тихо. Антер в проходе, в халате.
— Я испугался, — оправдывается. — Показалось, вы плачете.
— Надеюсь, сержант Тимантиль нам больше не встретится, — говорю. Смотрит на меня с некоторым ужасом.
— Ты не рад? — интересуюсь.
— Что вы, госпожа… — голос такой далёкий. Рад-то он рад, а вот кто перед ним, никак понять не может. Пожалуй, и к лучшему. Не нужно ко мне привязываться. Я не знаю, когда понадобится снова тебя предать. Постараюсь вырвать отсюда, а там — живи вольно, милый…
Снова как-то не по себе. Что это за очередное представление Ямалита устроила? Или не представление? Может, правду говорила? Может, действительно меня для своих целей каких-то использует?
Иногда кажется, что я её давным давно знаю, такую искреннюю… А иногда — чужая, далёкая женщина, бездушная госпожа, которая вот-вот за пульт схватится. До сих пор страшно становится. А вдруг однажды всё закончится, она засмеётся и сообщит, что эксперимент подошёл к концу и со спокойной жизнью пора распроститься.
Не знаю, от чего ужаснее. От того, что могу снова окунуться в этот непрерывный болевой кошмар, или от того, что не станет её — Ямалиты, такой, какой я её вижу, какой знаю, какой…
Проходит мимо. Не представляю, что сказать. Но вдруг понимаю, что не могу отпустить, беру за руку, пугаюсь: не положено ведь. Отпускаю, извиняюсь. Останавливается. Оборачивается.
Первый раз, наверное, сам, по своей воле взял мою руку. Не то, что просто взял — остановил меня. Как бы ни хотелось сбежать и закрыться у себя, просто не смогу пройти мимо. Пытаюсь вспомнить, кажется, действительно прикасался только поначалу, когда хватался неосознанно. Если не считать яхты. А в бассейне — думал, что сплю? Я же не следила за этим, не обращала внимания… Милый, неужели ты действительно вбил себе в голову, что нельзя? Что я упустила, что сделала неправильно?
Я же просила объяснить, но ты промолчал!
И вот сейчас.
Такое прикосновение… Господи, какое прикосновение!
Тут же отпускает, тут же извиняется, боже, как же мне хочется тебя успокоить, сказать, чтобы не переживал, не боялся, верил. Верь мне, родной, пожалуйста! Мы с моим внутренним циником знаем, что было бы к лучшему, но как же я хочу, чтобы ты мне верил!
— Что? — спрашиваю тихо. Смотрит, будто миллион вопросов задать хочет, да только все забыл.
Халат сверху распахнут, вижу вздымающуюся грудь, не могу. Прислоняюсь к ней лицом. Так хочется прижаться покрепче. Ну что же ты стоишь.
— Не извиняйся, — шепчу. — Я же никогда не запрещала тебе к себе прикасаться.
— Но и не разрешали, — говорит.
Хочу сказать, что свободные разрешения не спрашивают. Но не представляю, как он ещё может эти слова перекрутить.
— Не запрещала, — повторяю.
Мягко обнимает, притягивает к себе.
— Кто ты? — шепчет. Как-то тяжело дышать становится. Дрянь я, милый.
Прижимаю к себе, боюсь отпустить, боюсь сказать хоть слово, разрушив этот миг.
Молчит. А ты чего ждал? Страшных тайн? Признаний? В чём? Что она мастерски перевоплощается в различные роли, развлекается здесь, вертя как захочет дураками-аристократами, а заодно и одним глупым рабом? Или действительно мстит всем мужчинам? Или что у неё секретная миссия по освобождению Тарина от рабства?
Скажи что-нибудь, Тали, пожалуйста. Хоть что-нибудь.