Вкус свободы

— Какая же это свобода? — вздыхаю. Пытаюсь пояснить: — Даже если мы слетаем в какое-нибудь представительство… Даже если нам чудом удастся взлететь с Тарина… Все, начиная от Амиры и заканчивая Корнелем с Келлой, займутся тобой. И я не могу просто отпустить тебя, отправить неизвестно куда без ничего, одного, без защиты! Они же доберутся до тебя моментально! Они не простят нам, понимаешь? Это посягательство на их устои, это невиданно, но самое главное — это для них опасно! Раб, побывавший за стенами, не должен вынести отсюда никакой информации! Я знаю, о чём говорю, к сожалению… — шепчу.

Ты же видишь эту дерьмовую глыбу под названием «высшее общество Тарина», родной, в которой я копаюсь вот уже два месяца… Промолчу о том, что отпустив тебя, мне придётся сюда вернуться и как-то выкручиваться. Иногда кажется, что я уже дошла до предела — рискнула бы и на такое пойти.

Смотрю на него нежно, повторяю:

— Тебя надо увезти с планеты.

— Так поехали! — разводит руки. — Хоть сейчас, давай уберёмся с этой чёртовой планеты! Что тебя тут держит?

Держит, мой хороший… Не могу я просто так взять и улететь, надо мной начальство, десятки людей, которые работают над тем, чтобы облегчить мне задачу, я не могу провалить операцию, иначе не только ты — все несчастные лишатся шанса.

— Прости… — шепчу, ощущая непрошенные слезинки на щеках.

Антер опускает голову, усмехается горько. Потерпи, родной, пожалуйста, только потерпи… вытерпи ещё немного, я знаю, как это сложно, и как это выглядит.

— Не можешь прервать реабилитацию? — хватается за соломинку. Да ради тебя, родной, я бы послала к чёрту все реабилитации всего мира! Но киваю, шепчу:

— Да, да, не могу…

Вдруг берёт мою руку, стискивает:

— Извини, я иногда забываю, почему ты здесь…

Чувствую себя дрянью и сволочью, губы дрожат, тоже сжимаю его ладонь:

— Не извиняйся, родной…

Вот чёрт, вырвалось, я же старалась не называть тебя так, не давать лишних надежд, не привязывать теплом… Боже, какие у него глаза стали!

— Зачем… эти документы? — спрашивает. Глаза вдруг темнеют: — Хочешь себе ещё одного раба?

Не хочу, любимый, тебя с головой хватает. Кусаю губы, сдерживаю слёзы, судорожно вдыхаю — размазня какая-то, а не агент Там.

— Думаешь, мне мало? — смеюсь.

Мрачный какой, боже, ещё ревности не хватало. Да что же делать с тобой, радость моя, горе моё?

— Ну… я же тебя не привлекаю как мужчина, сама говорила. Если у тебя действительно давно никого не было, ты же…

— Переживу, — улыбаюсь. Ага, как же, поверил. Ну и ладно, лучше ревнуй, только не падай больше в этот ужас, пожалуйста!

— Если рабу позволено будет попросить… У раба, конечно, не может быть своих чувств и желаний, прекрасная госпожа, но если вы всё же снизойдёте…

— Перестань, — вздыхаю.

— Я лишь прошу об одном, если можно, предупредите вашего раба, чтобы он смог приготовиться к тому, что будет уже не один в вашем доме.

Улыбаюсь. Что бы он там ни говорил, а всё-таки в первые дни знакомства и заикнуться не посмел бы ни о чём подобном.

— Антер, перестань вредничать. Пожалуйста.

Мрачно подносит мою руку к губам, замолкает. Забыл, родной, что касаться нельзя?

— Простите, — вспомнил, — что прикоснулся к вам без разрешения.

А руку не выпускает. Говори что хочешь, я же вижу твой взгляд. Я же вижу перемены. Наверное, просто не представляешь, как себя теперь вести.

— Касайся, — говорю. — Касайся.

Боже! Как бы я хотела, чтобы ты всегда меня касался…

Снова затих, молчит, горячее дыхание на моей руке, так боюсь загубить ещё один момент этого хрупкого равновесия и единения.

Антер

Не знаю, почему, вспоминается одна из очень редких ссор моих родителей. Даже не ссор, они обсуждали что-то по бизнесу, просто на повышенных тонах, пытались каждый доказать свою точку зрения. Конечно, совершенно не помню, о чём шёл разговор. Помню только, как выглянул из своей комнаты на лестницу, увидел их внизу и тут же поспешил обратно, потому что неприятно детям слушать, как ругаются родители.

Но успел заметить, что отец вдруг поднялся, обнял маму:

— Не хочу ссориться из-за ерунды.

— Пятьсот тысяч, не такая уж ерунда, — засмеялась она, положила голову на его плечо. Он что-то прошептал, и я всё-таки тихо ушёл.

Смотрю на Тали и вдруг осознаю, что у нас… Не так же, конечно. Просто она меня понимает. Не злится, пытается объяснить. Не обижается. Не хватается за пульт. Не требует извинений. Разговаривает. Кажется, переживает.

Не забирает руку. Продолжая держать кладу на стол, просто не в состоянии отпустить.

Может ли быть такое, что ты действительно относишься ко мне как к свободному, который волей обстоятельств вынужден исполнять обязанности раба?

Запоздало начинаю переживать, она же могла испугаться: после нападения, когда тебя хватают за плечи…

Тамалия

Не могу я. Не хочется ложь на ложь городить, но это невыносимо. Сейчас ещё начнёт нервничать по поводу реабилитации… Встаю, тяну его за руку, поднимается. Усаживаю на диван рядом с собой. Через стол сидеть — как-то слишком далеко.

Продолжает держать мою ладонь, господи, кажется, полжизни отдала бы ещё за один поцелуй!