Вкус твоей любви

Мы все знаем негласное нерушимое правило нашего холдинга: никто из сотрудников не смеет искать новую работу. Потому что у нас уже есть самая идеальная работа. Совершивший этот грех просто вычеркивается из жизни одним росчерком. Без обсуждений. Так что меня только что вычеркнули. На вялых ватных ногах я выхожу из кабинета, и мне становиться так плохо, что я чувствую, что меня сейчас вырвет от отвращения. Я бегу по коридору, сбивая по пути пару коллег, и, добежав до уборной, извергаю из себя все остатки вчерашнего романтического ужина и горечь разочарования и обиды.

Полощу рот и умываюсь ледяной водой, рассматривая себя в зеркало: ни грамма безупречности. Захожу в наш общий кабинет, и ловлю на себе странные взгляды коллег. Или у меня паранойя? А может быть, я их не замечала раньше, и они всегда относились ко мне с подозрением? К чёрту всё! Сгребаю все свои вещи в два пакета, и гордо направляюсь к выходу. В одном моя начальница была точно права: нельзя работать вместе со своим мужем. Особенно если он спит с твоей лучшей подругой.

Вся следующая неделя проходит в бесконечных собеседованиях, поисках квартиры и консультациях с юристами. Я подсчитала, что выплаченных мне на работе денег хватит примерно на три месяца, учитывая, что мне, конечно же, не удалось скопить никакой суммы на чёрный день, потому что все свои честно заработанные я, как порядочная жена, относила мужу на ипотеку. Но я настроена очень решительно: в конце концов, я отдала свою плоть и душу за эту золотую московскую недвижимость, и не собираюсь просто так с ней расставаться. Тем более, я не останусь без работы: на свой мягкий кусочек бриоши я всегда заработаю.

Я с грустью вспоминаю, что мне пришлось продать мой с бабушкой дом, в котором я прожила с ней всё своё детство. Зельда Гофман совсем немного не дожила до моей свадьбы, и я не могла себе представить, как буду приезжать раз в год в Суздаль в свой бесповоротно дряхлеющий и умирающий без жильцов мир. Я сижу в кафе в ожидании юриста, когда мне приносят мой глинтвейн. За окном эта вечная непроглядная столичная серость, от которой хочется зарыться с головой в одеяло, и аромат пьяной вишни, струящийся от моего стакана, успокаивает и подбадривает меня. Я делаю крошечный глоток: какой сбалансированный и изысканный напиток. Не сладкий, чуть терпкий, со звёздной душой аниса и пряными нотами гвоздики. И что-то ещё, что я не могу точно определить. Мой язык растирает крошечные капельки по нёбу, я прикрываю глаза, пытаясь отыскать в картотеке своих ароматов этот знакомый с детства вкус и запах, как тут слышу над собой голос:

– Я вижу, нащупала что-то великолепное? – и я открываю глаза. Передо мной стоит бодрый и румяный Юра – специалист по семейному и гражданскому праву.

– Да, просто изумительный глинтвейн, – киваю я ему. – Рекомендую.

– Мне то же самое, что и ей, пожалуйста! – просит Юра подошедшую официантку. – Уверен, что сейчас попробую лучший глинтвейн в своей жизни, – довольно улыбается он. – Если сам мэтр оценил, то оно того точно стоит!

– Это не смешно! – отмахиваюсь я от его комплиментов. – Что там у нас по делу? Мне надо где-то жить, так что давай с тобой всё сделаем как можно скорее!

Тут Юра откидывается на спинку стула, и начинает громко хохотать, пока официантка ставит перед ним стеклянный высокий бокал с тёплой виноградной кровью. И ещё чем-то, – опять зависаю я на каком-то смутном детском воспоминании.

– Яна, скажи, ты живёшь в какой стране?

– К чему всё это? – начинаю я нервничать. – Я живу в стране с самым лучшим семейным кодексом, разве не так? – и делаю ещё один крошечный глоток бордово-сливового вина.

– Да к тому, что судебные процессы тянутся годами, – объясняет мне Юра, – для начала вы должны развестись, если ты, конечно же, не хочешь затянуть этот процесс. Но сразу предупреждаю: надолго не получится, – засасывает он через трубочку своё вино и с удивлением смотрит не меня: – Действительно, это лучший глинтвейн, что я пробовал!

– Да какое там затягивать: тут всё понятно, специально не давать ему развод, чтобы ещё больше трепать себе нервы? Зачем мне всё это?

– Отлично, с этим разобрались, – чуть ли не урчит от удовольствия Юра. – Тогда остались имущественные споры. Надеюсь, ты сохраняла все расписки, чеки и переводы, когда отдавала все свои деньги супругу для погашения ипотеки, – мягко и в упор смотрит он на меня как строгий учитель, спрашивающий домашнее задание у второклассницы.

Но я, кажется, не выучила сегодняшний урок, вдруг понимаю я. И это осознание взрывается маленькой ментоловой бомбочкой у меня в мозгу где-то чуть выше переносицы.

– Какие расписки? – лепечу я непослушным языком.

Юра опять внимательно разглядывает меня, как какой-то любопытный музейный экспонат, и уже медленно и с расстановкой, как не очень одарённой школьнице, объясняет:

– Ну вот ты пишешь, что отдала энное количество денег в счёт погашения большей части кредита.

– Отдала, – полушепчу я.